Журнал «Вокруг Света» №05 за 1988 год - страница 30
Ой на... Ой на гори тай женьци жнуть...
Ой на... Ой на гори тай женьци жнуть...
А по пид горою, по пид зеленою
Казаки йдуть.
Ге-ей! Долю-долю, гей!
Ши-ро-ко-о-ое...
Казаки йдуть!
(Запись автора сверена с книгой И. И. Срезневского «Запорожская старина», изданной в 1833 году. Фольклористам известны также иные варианты знаменитой песни.)
Горло высушивает бесценное для филолога ощущение встречи с подлинником. Подлинник — застывшее, стоящее время, вечный миг, который внезапно смыкает твое просвещенное сознание со всплеском страстей того запредельного дня, когда родился сам исторический памятник. И ты словно бы одновременно живешь и в сегодняшнем, и в том давно прошедшем дне...
Песня «Поход Сагайдачного» сохранила подлинный мелос XVII века в жестоком распеве зачинных слогов, нагнетающем напряжение, которое находит разрешение только в ликующей строфе припева. Но к чему он, этот разрыв словесной ткани строфы: «Ой на... Ой на гори тай женьци жнуть»? И что означает возникающая в самом начале музыкальной фразы пауза — цезура? И как понимать припев: «Ге-ей! Долю-долю, гей! Ши-ро-ко-о-ое...»? Все слова знакомые, а сочетание их определенного значения не имеет.
Но для переживающего песню человека, певца или слушателя, цезура эта весьма красноречива. Это, если хотите, предостережение. Неясное, но грозное. Намек на вызов судьбы. И потому припев гремит, как величальная в честь свободной воли человека, выбравшего для себя путь риска и удали. Распев и припев, окольцовывая куплет, перекликаются как пароль и отзыв.
Но что же внутри кольца? Вот сообщается, что позади запорожского войска едет «Сагайдачный, що променяв жинку на тютюн та люльку, необачный». Вот его просят: «О вернися, Сагайдачный, визьми свою жинку, брось тютюн та люльку, необачный». Вот Сагайдачный отвечает: «Мени с жинкой не возиться. А тютюн та люлька козаку в дорози знадобиться». И сразу же за этим финал:
Гей, хто... Гей, хто в леси, озовися...
Гей, хто... Гей, хто в леси, озовися...
Та выкрешем огню, та запальмо люльки
Не журися.
Ге-ей! Долю-долю, гей!
Ши-ро-ко-о-ое...
Не журися!..
И еще торжествовало в нас это великолепное «Не журися», когда кто-то из гостей спросил: «А как перевести «необачный»?»
Легкое замешательство хозяев. Обсудили и отвергли такие варианты, как «безрассудный», «вздорный», «неосмотрительный», «беспечный», «легкомысленный», «незадачливый», «непутевый»... Все было близко, но все «не то».
В художественной литературе как символ уму непостижимого выбора используется нередко библейская притча о том, как перед всемирным потопом явился Ною ангел господень и сказал: «Сломай дом — построй корабль!» Но с другой стороны — что же такое «променяв жинку на тютюн та люльку», как не тот же выбор? Только Ной выполнял команду и ждал, что за исполнительность будет вознагражден сторицей. Сагайдачный же решал сам и не загадывал даже, что с ним далее будет. Праведнику не нужно было думать, он веровал. Казак сам уразумел, что если не отрешиться от тихих семейных радостей, не будет ни счастья, ни свободы, ни любви. А будет барщина, колодки и поругание всего, что ему дорого и свято.
Казацкая доля — жить в условиях, так сказать, приближенных к потопу. Но тем-то и отличался казак от прочих всех, что «долей» называл он не фатальную «участь», а веселую «удачу» и с легким сердцем рисковал головой, говоря: «Бог не без милости, козак не без доли!» Не потому ли нет в песне о роковом, если хотите, выборе фанатического исступления, что подлинное величие духа не приемлет ни угроз, ни самовосхваления? Что и как могло смутить народную душу, пока были те, кто жертвовал всем ради одной только вольной воли?
Однако же кто он, Сагайдачный? Эпический герой или реальный человек? Ответ на эти вопросы был занесен в летописи трех могущественных держав XVII века: Речи Посполитой, Османской Порты и государства Российского.
История не запомнила точную дату рождения в сельце Кульчицы, близ городка Самбора на Львовщине, реального человека Петра Конашевича. Был он шляхтичем, но украинского происхождения. И образование получил на Волыни в знаменитом училище Острожском, которое тогда, во второй половине XVI века, было средоточием возрождавшегося южнорусского просвещения. Работал в нем в эту пору и русский первопечатник Иван Федоров, издавший здесь первую полную славянскую «Острожскую библию». Далее о Конашевиче известно только, что около 1600 года объявился он в Запорожской Сечи, где по казацкому обычаю отказался от родового имени и получил от товарищей прозвище Сагайдак (так назывался татарский чехол для лука). Но уже через несколько лет в хрониках сопредельных государств появилась новая фигура — кошевой атаман Петре Сагайдачный, который первым из предводителей казаков стал писаться Гетманом Запорожским. Под его водительством запорожцы в 1606 году штурмом взяли турецкую крепость Варна; в 1612 году сожгли эскадру паши, захватили крупнейший невольничий рынок Черноморья — Кафу (ныне Феодосия) и освободили тысячи полонян и полонянок; в том же году перехватили у местечка Конские Воды возвращавшихся из набега на Украину крымцев и отбили полон; в 1613 году разрушили Синоп; в 1616-м — атаковали Трапезунд и разбили при этом высланный против казацких лодок-чаек турецкий флот. Противоречивая это была историческая фигура. Один из первых историков Украины Д. Н. Бантыш-Каменский пишет: «Сагайдачный был низкий происхождением, но великий духом, ума чрезвычайного, храбрый, бодрый, проворный, малоречивый, враг роскоши, нрава жестокого, неистового, проливавший кровь за малейшее преступление, неумеренный в чувственных наслаждениях...»