Журнал «Вокруг Света» №06 за 1971 год - страница 19
Долго хина-хина была тайной джунглей. Только в XVII веке узнали о ней европейцы. Неизвестно, как получил кору заболевший малярией дон Хуан Лопес де Каннизарес, алькальд перуанского города Локса. Когда же через восемь лет до него дошел слух о страданиях графини Чинчоны, жены вице-короля Перу, испанский гранд подарил ей драгоценное лекарство...
Об этом случае вспомнил Линней, классифицируя растительность Южной Америки. Великий ученый назвал род хинных деревьев в честь испанской красавицы. Латинская орфография превратила ее имя в «цинхона».
Многие путешественники стремились заполучить семена хинного дерева. Удалось это одному — Леджеру. Английский купец нанял в слуги уступчивого индейца. Хитрый хозяин получил у него семена, подкупленный слуга потерял жизнь — его убили соплеменники. Из проданных Леджером в Индию семян был выведен культурный вид хинного дерева «цинхона леджериана».
К концу XVII столетия тайна инков стала достоянием медицины. Но лекарство не сразу дошло до больных. Против него восстала церковь. Как могли допустить «святые отцы», чтобы христиане лечились средством «дикарей»! К счастью, среди церковников нашлась светлая голова. Кардинал де Луго обратился к папе Иннокентию X с просьбой снять запрет с лекарства из Перу. Тогда, почуяв в древесной коре запах золота, заявили на нее монополию католические монахи Ордена иезуитов. Средство от малярии стало называться «иезуитским порошком».
Разгорелась борьба среди врачей. Медики из некатолических стран хулили лекарство потому, что оно доставалось из рук иезуитов. Эскулапы-католики вместе с аптекарями находили в нем другие пороки. Ведь способ применения лекарства от малярии оказался настолько прост, что больной мог стать сам для себя и врачом, и аптекарем. Только когда английский медик Тальбор вылечил от малярии своего короля Карла II и французского — Людовика XIV, репутация перуанской коры укрепилась. На нее появился огромный спрос. Целая армия хищников напала на южноамериканские джунгли. Ободранные до корней деревья сохли и гибли...
В середине XIX века португальский врач Гомес химическим путем извлек из древесной коры хинного дерева алкалоидное вещество. Это положило начало хинной индустрии. Во многих странах открылись фабрики, требующие сырья. Голландские ботаники начали выращивать хинное дерево на острове Ява. Дерево прижилось, обрело там свою вторую родину.
В Европу, в нашу страну, хинное дерево было переселено гораздо позже и в не совсем обычном виде. Но прежде чем рассказать о его третьей родине — нашем Черноморском побережье, расскажу о человеке, совершившем этот научный подвиг.
II. «Колдун» из Осташкова
Деревянный Осташков, вокруг озера, леса... С детства Михаил любил ходить по чаще один. Мальчишки аукаются, гогочут, только грибы спугивают. Поставит он полное уже берестяное лукошко, растянется на духмяной траве. Слушает, о чем молчит лес. Не скучно было ему одному в лесу.
Когда надумал уезжать из Осташкова, поступать в химико-фармацевтический институт, пошел прощаться с лесом. Научиться делать лекарства, убивать боль и смерть... Это, пожалуй, ему по душе. Сейчас, после стольких лет разрухи и голода, после гражданской войны, остались непобежденные враги — эпидемии. Лекарства нужны народу не меньше, чем хлеб...
Смутно представлял он себе науку о лекарстве. Думал, что наука эта — одна химия. Очень далекая от родного леса. Потому неожиданной радостью стало для первокурсника открытие: чуть ли не половина всех лекарств готовится из растений. Как-то не улавливал он раньше связи между светлыми лесными колокольчиками, нанизанными на тонкий стебелек, и темным аптечным пузырьком ландышевых капель. Не знал, что алоэ, истекающее на изломе густой слезой, жирный комнатный цветок, который в Осташкове матери навязывали дочерям в приданое, наукой принят в лекарства. Из трех путей: в аптеку, на фармацевтическое предприятие, к лекарственным растениям — Михаил выбрал последний.
Род Молодожниковых шел от крестьянского корня. Предки Михаила сеяли рожь, сажали картошку. Потомок их захотел вырастить хинное дерево. Студент мечтал сделать то, чего не смогли добиться за сорок лет видные ученые. С этой мыслью пошел он в аспирантуру. Встреча с директором Всесоюзного института растениеводства Николаем Ивановичем Вавиловым укрепила его решение стать интродуктором.