Журнал «Вокруг Света» №06 за 1989 год - страница 40

— Моржей добудут только две байдары — байдара Панаугье и та, которая возьмет меня!

Рискнул Алексей Ухтыкак, один из самых старших и опытных промысловиков. Однако первый стрелок его бригады, Николай Каваугье, тут же выскочил из байдары, сославшись на внезапный приступ радикулита. Место Каваугье нехотя занял второй стрелок Виктор Татыга, и все пять байдар вышли в море. На мое счастье, как и когда-то в Янракынноте, предсказание сбылось, и я перестала быть «неприкасаемой».

Ветры, течения, льды, туманы, шторма, приливы и отливы — все это и есть жизнь эскимосов, а самая ее сердцевина — морские звери, рыбы, птицы. Весь быт, культура, язык эскимосов пронизаны пониманием своей неразрывной связи с природой. Люди Берингова пролива считают, что добытый зверь приходит в гости к тому, кто первым увидел его, и, побывав у человека, опять уходит в море. Поэтому он должен иметь целые кости, а уж мясо на них нарастит сам. Сколько я ни наблюдала, разделка морского зверя всегда производится по естественным членениям, суставам. Костей не рубят, а черепа еще совсем недавно собирали в священные кучи и выкладывали кругами.

Самые званые гости — гренландский кит и белый медведь. По представлениям эскимосов и береговых, или морских, чукчей, не каждому дано убить кита, лишь тому, кого любит море, то есть Морская Старуха. Удачливый охотник на китов пользовался известностью и почетом, им гордился его род, поселок. Рассказывают, что таким был Панаугье, отец Тимы. Охотник, убивший кита, старался принять и проводить гостя как можно лучше. Не угодишь киту — он больше не придет, понравится встреча — опять навестит твой дом. Обряды встречи и проводов кита различны у разных эскимосских племен и даже разных семей. На азиатской стороне Берингова пролива самым сложным и длительным был осенний праздник кита у эскимосов Наукана.

Эскимос, идущий в море, должен многое помнить. Мы давно уже полагаемся на книги и записи. Морские люди Русского Севера, поморы, вели семейные лоции, передавали их от отца к сыну, и каждое поколение заносило туда особенности навигации, свой трудный морской опыт. До нас дошли поморские лоции XVIII—XX веков. У эскимосов не было письменности, их лоции передавались изустно, в подробных рассказах отцов, дедов, бывалых людей поселка.

Устные лоции эскимосов, их особое чувство моря я по достоинству смогла оценить во время наших маршрутов на байдаре. Когда в 1981 году мы пришли из Сиреников в Новое Чаплино и сказали, что хотим обогнуть мыс Чаплина (обычное дело лет двадцать пять назад), все стали нас отговаривать, пугая мощным течением возле мыса, которое «нужно знать». Предлагали даже перевезти нашу байдару на грузовике прямо в одну из бухт пролива Сенявина, где сами чаплинцы постоянно держали свои вельботы. Мы отказались наш капитан Андрей Анкалин решил обогнуть мыс, пользуясь советами стариков Чаплина. Гордость одного из лучших зверобоев Сиреников не позволяла ехать посуху. Подошли к мысу, Андрей весь подобрался, велел впередсмотрящему Вите Миенкову внимательно следить за силой течения и глубиной, поджал байдару к самому берегу (старики сказали, что обходить надо или под берегом, или далеко в море) и блестяще провел ее.

В 1985 году Тимофей Панаугье и Виктор Миенков провели байдару от Сиреников до мыса Сердце-Камень. У нас была морская карта, но они только раз взглянули на нее в самом начале пути, а ориентировались по тому, что помнили от деда, отца и по рассказам опытных охотников в тех поселках, куда мы приходили. В 1987 году таким же способом вел байдару старейшина сирениковских зверобоев Петр Тыпыхкак. Он даже поставил своеобразный рекорд: впервые за много десятилетий байдара оторвалась от берега, прошла морем около 80 километров напрямик из бухты Пуутын до острова Ратманова и обогнула его. Пока мы шли, Тыпыхкак все поглядывал на Уэленские сопки — старый охотник из Наукана Асыколян предупредил еще в Сирениках: если над сопками будет облако, к острову лучше не идти.

Тыпыхкак поразил нас на обратном пути. Когда мы уходили с Ратманова, весь Берингов пролив и оба его берега, советский и американский, погрузились в плотный тяжелый туман. Видимость 10—15 метров, старенький шлюпочный компас безбожно врет. Направление на бухту Пуутын взмахом руки указал старпом пограничного сторожевика, и Тыпыхкак повел байдару. После пяти часов напряженного хода (боялись быть раздавленными каким-либо судном) байдара сквозь клубящийся туман вошла точно в горло бухты.