Журнал «Вокруг Света» №07 за 1979 год - страница 48

Как быть с Кромником Калиты, вернее, с жалкими его нынешними остатками? После смерти Ивана Даниловича сооруженные при нем дубовые укрепления горели, включая и последний раз, трижды.

Срубы почти все истлели, забутовка вывалилась наружу. Вместо ладных и мощных когда-то укреплений — безобразные груды мусора. Можно, конечно, сделать ВИДИМОСТЬ, кое-как пообровняв эти груды, залатав их деревом и покропив раствором известки, чтобы, когда обсохнет, отразилась в Москве-реке и Неглинке белая, якобы каменная, крепость.

Нет, Дмитрию на месте нынешних осыпей упорно мерещилась не поддельная, а настоящая белокаменная сила и краса. И пожары тогда не страшны, и не опасны осады. (При осаде больше всего боялись примета — это когда громадную хворостяную кучу подтащат, приметут к деревянной крепостной стене и запалят.) И таранные бревна, железом окованные, не так будут камню досаждать, как досаждают они дереву.

Да и что говорить, хотелось ему и перед молодою женой себя показать. И власть свою беспрекословную, и раннее мужество. А потому невольно переплелись в одночасье свадебные торжества с решением ставить каменный город. И не зря в летописях оба эти события навсегда остались рядом, строка к строке: сообщение о женитьбе в Коломне и следующее впритык за ним известие: «Toe же зимы князь велики Дмитрий Ивановичь посоветова со князем Володимером Андреевичем (двоюродным своим братом, соратником и другом пожизненным. — Ю. Л.) и со всеми своими старейшими бояры ставити град Москву камен, да еже умыслиша, то и сотвориша тое же убо зимы повезоша камень ко граду».

Так началась новая Москва.

И если бы люди московские 1366 года имели навык и досуг, они могли бы при самом начале строительства каменного кремля выяснить для себя, даже без подсказки летописных свидетельств, одним лишь заступом орудуя и терпением руководясь, что на месте ныне возводимой ими Москвы существовало, по крайней мере, шесть других городов с тем же самым именем. Может, они лишь слегка сбились бы при определении очередности этих городов или их числа. Но поскольку у них не было для такого дела ни досуга, ни навыков и работа шла спешная, то, перелопачивая, перебрасывая с места на место почву, они перемешивали ее археологические слои, чем невольно осложняли задачу будущей — XIX и XX веков — науки.

Вот почему сегодня, несмотря на известные достижения московской археологии, при уточнении родословия города не обойтись одними лишь показаниями земли, но нужно сопоставлять их и со скупыми выкладками старинных хроник. Причем удобства ради в этих изысканиях полезнее идти не по нисходящей — в прошлое, как поступают археологи, а по восходящей — из древности, как делают историки. И тогда, озираясь со строительной площадки белокаменной Москвы, мы увидим шесть сменяющих друг друга городов. По меньшей мере, шесть. Впрочем, дело даже не в числе, а в том, что за ним стоит.

I. Пра-Москва. О ней много и напряженно думают теперь, в XX веке. Нижняя граница ее теряется в дописьменной дымке архаических культур. Неизвестно, забредали ли сюда воины Святослава, шедшего по Оке на хазарский Итиль. По крайней мере, пра-Москву вполне мог видеть, а то и участвовать в ее укреплении Владимир Мономах, отец Юрия Долгорукого, приходивший в эти края с намерением прочного освоения ростово-суздальских лесных, речных и полевых угодий. Единичные археологические находки, связанные с пра-Москвой, дразнят пестротой и какой-то колдовской диковинностью. Тут среднеазиатская и армянская серебряные монеты, чеканенные соответственно в 862 и 866 годах, и глубокий ров оборонного назначения, проходивший возле юго-западного угла нынешнего Большого Кремлевского дворца; тут христианская вислая печать из свинца, датируемая 1093—1096 годами, и остатки булыжной (!) мостовой, на которой эта печать лежала.

Юрий Долгорукий, по традиции именуемый основателем Москвы, отнюдь не был ее первооткрывателем. Прибыв в эти края впервые на погляд своего обширнейшего удела, он застал на Боровицком холме и у его подножий город с крепостным валом и рвом, с достаточно сложным хозяйством. В пятницу 4 апреля 1147 года, когда сюда к нему приехали попировать князья Святослав Черниговский и Владимир Рязанский, хозяину-хлебосолу, по основательной прикидке историка Ивана Забелина, было чем угостить своих союзников.