Журнал «Вокруг Света» №07 за 1979 год - страница 52
И все же затеянная Москвой стройка по тем временам и размахом своим, и числом занятого на разных работах люда (только на подвозку камня ежедневно наряжали до четырех с половиной тысяч саней) изумляла, а многих и крепко озадачивала. Не зря летописец Твери, сообщая о возведении на Москве каменного города, прибавлял не без досады, что московские власти надеются «на свою на великую силу» и всех князей русских начали «приводити в свою волю, а которые почали не повиноватися их воле, на тых почали посягати злобою».
И полутора лет не прошло от начала строительства, а неприступность новых стен была уже доказана на деле, потому что осенью 1368 года и на саму Москву «почали посягати злобою». Посягательство оказалось для Дмитрия Ивановича вполне неожиданным. Вдруг над западными рубежами его княжества зловещею тучей нависла литовская рать. Вел ее сам великий князь Литовский Ольгерд Гедиминович, полководец опытнейший и хитрейший. Это про него говорили, что он никогда не пьет вина и что в лесу сучок никогда не треснет у него под ногою. И правда, московская разведка проспала Ольгерда, почти до Рузы прокрался он молчком, как будто шел сюда сам-друг, а не с громадной ратью.
Из Москвы срочно поскакали гонцы в ближние и дальние города собирать ополчение. Но было поздно, явно поздно. Высланный навстречу Ольгерду сторожевой полк со всеми своими воеводами полег в неравной стычке у реки Тростны. Быстро опрокинув заставу и вызнав, что путь до самой Москвы свободен, а молоденький Дмитрий с малой дружиной затворился в своем детинце, литовцы устремились на легкую, как казалось им, добычу. Но еще в окрестностях города озадачил их прочный запах гари. Оказывается, москвичи — ни много ни мало — сами спалили деревянный посад, чтобы не стал он для осаждающих дровяным складом пря сооружении приметов.
Но еще больше, чем эта решительность, граничащая то ли с отчаянием, то ли с завидным равнодушием ко всякому приобретению, должен был поразить литовцев сияющий белизной посреди чадных головешек Град.
Опытный Ольгерд, который и немецкие крепости не раз успешно штурмовал, понял, что тут-то он, пожалуй, застрянет надолго, и еще неизвестно, добьется ли чего. Через три дня, так и не начав осадных работ, литовцы засобирались в обратный путь, решив, что, на худой конец, хватит им и награбленного по московским волостям.
Но, видимо, самолюбие Ольгерда было по-настоящему уязвлено. Память о том, как смалодушничал он у стен Москвы, не давала покоя, и три года спустя, в самом начале зимы, снова пришел он сюда с еще большим войском. И снова вид грозных стрельниц и каменных зубцов Кремля смутил литовцев. Восемь дней кряду пританцовывала на снегу не привыкшая бездействовать конница, а в итоге, как и в прошлый раз, пришлось удовлетворить свою алчность беззащитными селами и деревеньками московской округи.
Слов нет, тяжело привыкали недоброжелатели Москвы к ее новому образу — свидетельству незаметно перетекающей сюда народной силы. Этот разительный ее успех если не в сугубо мирном, то, по крайней мере, в оборонном деле уже сам по себе казался вызовом и выпадом.
Представим только, с каким унылым настроением в 1370 году жители Твери рубили у себя новую крепость — она-то по старинке была деревянной, и обмазывать ее приходилось все той же глинкой. И вообще вся Тверь, не считая двух соборов, давным-давно построенных, была целиком деревянной, и не предвиделось на ближайшие времена, чтобы стала иной. Уже одно это обстоятельство как бы заведомо обрекало ее на неудачу в длительном и сложном споре с московским домом. Так превосходство камня над деревом отражалось в борьбе идей, в противостоянии политических сил.
Ведь и в Рязани не очень радовались московским успехам. И Орду злобила весть, что князья-подростки обставили каменной оградой свои дворы.
Вместе со своим юным городом входил в пору юности и отрок Дмитрий. Кто мог знать тогда, что строительство каменного Кремля станет доброй половиной всего его жизненного дела. Что он тем самым уже и будущую Куликовскую битву отчасти выигрывал. Что победа сейчас была не столько над открытыми врагами, сколько над теми из своих, кто не верил в возможность нового великого сплочения Руси вокруг идеи созидания, в возможность бескорыстного сбора всех ее угнетенных и разбросанных сил. Кремль сжимал в один жилистый узел девять своих башен, связывал разлетающиеся отсюда веером дороги, он являл собою скрепу и завязь, средину и ось. В неспокойных снах Кремлю уже провиделся сквозь дымную заволоку Третий Рим и Новый Иерусалим.