Журнал «Вокруг Света» №07 за 1981 год - страница 14

Допрашивали по ночам, а к утру от пыток и побоев Ли и Дженкин надолго теряли сознание. Однако оба упорно молчали. В конце концов ван Вик решил прибегнуть к «безотказному» средству — приказал взять заложниками пятерых из университетских товарищей, среди них двух женщин. Стивенсу и Тиму поставили ультиматум: пока не дадите показаний, ваши друзья будут в тюрьме.

Через несколько дней допросы кончились. Ли и Дженкину надели наручники, бросили в кузов крытого грузовика и отправили в Преторию. Оба прекрасно знали, чего можно ждать от суда. Судья Нэл, выносивший приговор, особо упирал на то, что все подготовленные ими материалы написаны от имени ЮАКП, АНК и его военного крыла «Умконто ве сизве» и подбивали африканцев на «насильственное свержение существующего режима с целью его замены властью рабочих».

В свои тридцать лет Стивене Ли готовился защищать звание магистра искусств, а Тимоти Дженкин занимался научно-исследовательской работой в институте социального развития при университете Кейптауна. Однако высшее политическое образование им пришлось завершить в центральной тюрьме Претории.

Как только погас свет, заключенные в камерах подняли шум, понеслись возмущенные крики, топот ног, клацание железных решеток.

Фермойлен, единственный оставшийся дежурный надзиратель, нехотя вышел из своей комнаты и, проклиная беспокойных «комми», отправился выяснить, в чем дело.

Трое смельчаков, сдерживая дыхание, притаились за дверями тюремной столовой, напряженно вслушиваясь в происходящее. Сквозь доносившийся сверху шум они пытались уловить шаркающую походку Фермойлена. 10 — 12 шагов по комнате надзирателя, 58— пусть даже 65 шагов до угла коридора, еще восемь до стальной решетчатой двери перед лестницей на второй этаж. Расчет простой: 12 секунд надзирателю потребуется у себя в комнате, чуть больше минуты до угла. 30 секунд — пока Фермойлен откроет дверь и запрет ее за собой. 6 секунд — дойти до лестницы, подняться два марша...

Как медленно, мучительно медленно тянется время. Беглецы напрягали слух, но из-за гвалта наверху почти ничего не слышали. Вдруг совсем рядом раздался звон связки ключей. От неожиданности — хотя ждали именно этого момента — они вздрогнули. Знакомый стук металла о металл — и вновь все потонуло в шуме. 20 секунд — один марш, 25 — второй. Наконец почти у себя над головой беглецы уловили — нет, скорее даже почувствовали напряженными до предела нервами,— как открывается стальная решетка в их блок. Наступил решающий момент.

Практически это был единственный шанс незаметно проскользнуть мимо служебного отсека, где сидел дежурный надзиратель, и проникнуть в административную часть корпуса. Если, конечно, Фермойлен уже не обнаружил исчезновение Тимоти и Стивенса, чьи камеры — одна за другой — находились у самого входа в блок политических заключенных, и не сообщил об этом по висевшей у него на боку портативной рации наружной охране...

Вячеслав Молев Окончание следует

Над фьордами

Свен, оттолкни нас,— крикнул Олаф, захлопывая дверцу кабины. Дюжий Свен уперся руками в крыло — гидросамолет медленно отвалил от пристани. Олаф, устроившись за штурвалом, включил зажигание, и двигатель взвыл, разорвав утреннюю тишину. Пропеллер превратился в прозрачный круг.

— Как выведу самолет на «взлетную полосу», держитесь крепче,— сказал Олаф, разворачиваясь на середине фьорда.

На мгновение машина замерла. Олаф дал газ — мы медленно тронулись с места, а затем самолет, вспарывая поплавками стальную воду, понесся между высоченными отвесными берегами фьорда.

— Взлетаем! — крикнул Олаф, когда я уже совершенно уверился, что в следующий миг врежемся в вырастающую впереди скалу. Но самолет уже летел, перескочив через каменный зубец.

— На мой взгляд, у вас не очень удобная взлетная полоса,— переведя дух, сказал я.

— Эта скала — ориентир. В другом месте трудно разогнать самолет. Да я уже привык, могу подниматься хоть с завязанными глазами,— успокоил пилот.

Мы парили над Ейрангер-фьордом: даже в Норвегии, где практически все побережье искромсано бесчисленными заливами — точнее, узкими, длинными озерами, открытыми морю,— он считается одним из самых красивых, если не «самым-самым». Мне повезло: я любовался фьордами Ейрангер и Стур с борта пятиместного туристского самолета.