Журнал «Вокруг Света» №08 за 1984 год - страница 5

— Александр Васильевич,— настойчивее произнес Сычук. — Надо бы юстировкой заняться, зеркало там лежит недоделанное. — И он, как бы извиняясь, взглянул на меня.

Трепутнев схватился за голову:

— Забыл! Совсем забыл! Разговорился тут... — Он начал хватать со стола какие-то чертежи, вынул из шкафа лазер и, шагнув к дверям вслед за ребятами, обернулся:

— Вы тут с Борисом Георгиевичем поговорите. Он человек опытный, бывалый, рассказчик отличный... Поговорите с ним, поговорите,— и исчез за дверью.

Борис Георгиевич хотел что-то сказать, но дверь закрылась, и он растерянно посмотрел на меня...

Завтра мне уезжать.

Вечером я вышел к морю, чтобы пройтись в последний раз по берегу.

Море чуть волновалось. Волны теснили, подстегивали друг друга, стремительно набирали силу, поднимали пенную голову и тут же, крутанувшись у самого берега, умирали, лизнув гальку. Море торопливо отступало и оставляло клочья пены и жирные тела медуз.

Я повернул обратно и вдруг увидел знакомую фигуру Трепутнева. Он стоял у самой кромки воды и смотрел на большой догорающий диск солнца. По осунувшемуся лицу Трепутнева и ссутулившимся плечам, по тому, с каким наслаждением он вдыхал соленый воздух, было видно, что он устал.

Я подошел, и Трепутнев вяло поздоровался, совершенно не удивившись нашей встрече, будто расстались мы несколько минут назад.

Потом глубоко вздохнул и тихо сказал:

— Знаете, всегда, если устаю, прихожу сюда и как бы пропускаю себя через эту сильную природу. Усталость как рукой снимает..

Я промолчал, побоялся вспугнуть это необычное для деятельного Трепутнева состояние. И вдруг он спросил:

— А знаете, чего мне не хватает для полного счастья?

Мне подумалось, что сейчас он скажет о самом сокровенном.

— Для полного счастья мне не хватает безоблачной погоды. Но, может быть, в сентябре? — И он вопросительно взглянул на меня. Потом снова, не дожидаясь ответа, чуть сощурившись, посмотрел на медленно угасающую солнечную дорожку, которая дрожала на воде, обрываясь как раз у ног Трепутнева.

Керченский полуостров

А. Кучеров, наш спец. корр. Фото автора

В парке мира

Ночной туман, поглотивший Хиросиму, с рассветом отступил к реке Ота. Лишь над оголенным куполом Атомного дома в парке Мира, словно зацепившись за железные ребра каркаса, еще висело таявшее на глазах последнее белое облачко. Под ним зиял пустыми глазницами немой свидетель того, как в 8 часов 15 минут 6 августа 1945 года над Хиросимой вспыхнуло атомное солнце, превратившее город в горячий пепел.

По верхушкам деревьев в парке Мира заскользили первые солнечные лучи. Блеснул яркими бликами стеклянный фасад Мемориального музея, замыкающий площадь перед входом в парк. Город только просыпался, но сюда уже подкатили свои тележки лоточники: скоро начнут прибывать туристы, которые охотно отведают «якисобу», жареную гречневую лапшу, и, уж конечно, купят сувениры или наборы цветных открыток с изображением этого памятного места. Чистенький бетон площади, упорядоченный мирный покой, какой царит в такие же утренние часы на площади святого Марка в Венеции. Трудно поверить, что в сорок пятом это место было черным обугленным кладбищем, где посреди бесконечных руин, как и теперь, стоял лишь этот почерневший Атомный дом, бывшая торгово-промышленная палата Хиросимы. Что здесь, где весело переговариваются лоточники, ползали обожженные атомным солнцем люди, моля о глотке воды рядом с полноводной Отой.

Мурашки пробегают по коже, когда пытаешься представить все это, стоя под ласковыми утренними лучами солнца нынешней Хиросимы. Нынешней ли? У колонн Мемориального музея на соломенных «дзабутонах» расположилась группа пожилых, скромно одетых японцев. Подойдя поближе, я увидел у них на головах белые повязки, какие обычно надевают в Японии участники демонстраций. На них красными иероглифами было выведено «хибакуся». Так называют тех, кто пережил ужас американских атомных бомбардировок.

— Коннити ва! — Здравствуйте!

— Охае годзаимас... (Доброе утро.) — после маленькой заминки раздается нестройный хор голосов. Эти люди со скорбными лицами явно не ожидали, что иностранец обратится к ним в этот ранний час, тем более по-японски,— Бейкоку дэс ка