Журнал «Вокруг Света» №09 за 1975 год - страница 45

— Но ведь я высказал только предположение...

— Вы засомневались, — прервал меня Суслов. — Для Леонида Алексеевича этого достаточно. Слишком много ему пришлось воевать с сомневающимися. Наверное, это и ожесточило...

Вот так и получилось. Одна заноза была выдернута, и сразу же засела во мне другая, поглубже, покрепче, поострее! Очень было горько. Особенно потому, что не чувствовал я себя по-настоящему виновным. Нет, Леонид Алексеевич не «раззнакомился» со мной. По-прежнему, приезжая в Москву, он всегда заходил к моим родственникам «попить чайку» и, когда встречал меня, был любезен. Но и только. Былым, почти отеческим отношением и не пахло. А по своим «метеоритным» делам он заговорил со мной лишь однажды — вскоре после возвращения из Сибири. Тогда он попросил меня написать свои соображения для отчета об экспедиции — о возможности посадки гидросамолетов на Подкаменной Тунгуске в районе Ванавары.

У меня уже было некоторое знакомство с авиацией. За год до того я участвовал в опытной авиационной экспедиции в Казахстане и проходил специальные курсы летнабов.

Я набросал для Кулика кроки плесов Подкаменной Тунгуски и написал короткую экспликацию с выводом, что на некоторых плесах там можно устроить гидроаэродром для самолетов типа «Юнкерс-13». Эту справку послал почтой.

Леонид Алексеевич, вернувшись, сразу же начал готовить новую экспедицию в «страну мертвого леса» и намеревался добиться получения самолета для аэрофотосъемки района Большого болота.

Новую экспедицию ему удалось организовать через год, правда, без участия авиации. Конечно, меня в экспедицию он не пригласил.

С годами отношение ко мне у него снова переменилось. Что послужило поводом — не знаю. Но как-то, уже в сороковом году, Леонид Алексеевич позвонил мне и сказал, что, если я не возражаю, он придет на «чашку чаю». Когда я открыл дверь, он полуобнял меня, похохатывая, будто и не было между нами надолго уснувшей червой кошки. И обратился ко мне по-прежнему интимно, произнося мое имя на итальянский манер:

— Витторио! Здравствуйте. Читал вашу книжку для ребят. Рассказывайте, как живете, как трудитесь?

Бородка и усы Леонида Алексеевича совсем поседели. Резче обозначились морщины у рта. И вокруг глаз тоже были морщины, и очки не могли их закрыть. Он казался безмерно усталым и в то же время излишне возбужденным, нервным. Однако руки его, обнявшие меня, были по-прежнему железными и голос бодрым.

Мы говорили долго. Леонид Алексеевич рассказывал о своих последних экспедициях в «страну мертвого леса». Раскопки, бурение, магнитометрические измерения, внимательнейшее «прочесывание» склонов сопок — все было сделано. И — ни одного осколка!

Однако уверенность, что именно то место, где он искал, есть конечный пункт траектории, полета гигантского метеорита, встретившегося с Землей, его не покинула. Правда, теперь Кулик выдвигал гипотезу: метеорит не распался над землей на осколки, которые вонзились в землю, а рассыпался на мельчайшие частицы при взрыве.

— От нашего (он опять говорил — «нашего»!) метеорита обязательно что-нибудь осталось. Основная масса его, наверное, превратилась в пыль. Но эти мельчайшие частицы его вещества все же там быть должны! И я их добуду. Обязательно, Витторио, обязательно!

Потом Кулик стал допытываться у меня, насколько надежны новые летательные аппараты — автожиры (теперь они называются «вертолеты») инженеров Камова и Миля. Я обещал познакомить Леонида Алексеевича с изобретателями этих машин. На автожире можно было бы из Кежмы прямо долететь до нашей заимки у края Большого болота. Кулик, очевидно, вынашивал такую мысль.

...Захлопнулась дверь за Леонидом Алексеевичем, и мне стало грустно. Может быть, потому, что десять лет разрыва с ним — это моя личная большая потеря? Теперь, уже в пору зрелости, немало повидав разных людей и среди них по-своему замечательных, я совсем по-иному понимал тех, кого называют «одержимыми». Теперь я знал, что такие люди почти всегда трудны для окружающих и, пожалуй, особенно для своих коллег. Но они ведь такие, потому что слишком увлечены! Слишком любят свое дело и в то же время намного больше знают о нем, чем тот, кто высказывает сомнение в их заключениях и выводах. Оставим за ними человеческое право быть бескомпромиссными и будем уважать их за это.