Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год - страница 32

Она была привинчена прямо к бугристой желто-коричневой скале.

«В память о переходе русских войск под руководством генералиссимуса Суворова в сентябре 1799 года»

И снова в горной тиши представили мы армейский бивуак, голоса командиров, лязг составляемых в козла ружей. У самой мемориальной доски росла высокая, крепкая, вцепившаяся корнями в каменистый грунт рябина. Казалось, кто то специально привез рябинку сюда как напоминание о родных русских лесах.

В Гларисе австрийцев уже не было не заботясь о своих союзнических обязательствах, они ушли из Швейцарии, оставив русских один на один с неприятелем. Весь путь армии Суворова на Гларис, потом на юго-восток, на перевал Панике, сопровождался почти непрерывными боями с французами, силы которых превосходили русские во много раз Панике был последним но, может быть, наиболее тяжелым испытанием для измученных тяжелым альпийским походом суворовских солдат. На перевале снежный покров достигал полутора метров, идти можно было только гуськом по узкой, вьющейся по кручам тропинке, иногда и она исчезала, ветер валил с ног солдат в разбитых о камни сапогах, истрепанном обмундировании. Развести костры было невозможно, вокруг ни одной сухой ветки.

«Так мы шли, — вспоминал П. Багратион, — почти босые, чрез высочайшие скалистые горы, без дорог чрез быстротоки, переходя их по колено и выше в воде. И одна лишь сила воли русского человека с любовию к отечеству и Александру Васильевичу могла перенести всю эту пагубную пропасть».

Только 27 сентября (8 октября по новому стилю) армия спустилась в долину Рейна, откуда отошла на север, в Австрию, на зимние квартиры.

Беспримерный по мужеству Швейцарский поход был окончен.

«Самым выдающимся из всех совершенных до того времени альпийских переходов» назвал Швейцарский поход Суворова Ф. Энгельс.

Весь боевой путь русской армии через Альпы — от штурма Сен-Готарда до спуска с Паникса — продолжался около двух недель. Но память об этом подвиге вот уже почти два века передается от одного поколения швейцарцев к другому. Бережно сохраняется памятник у Чертова моста, мемориальные доски, все, что связано с пребыванием русских солдат на земле альпийской республики.

Георгий Драгунов, Анатолий Гуляев

Над холмом лился наигрыш, похожий на пение скворца: фью-у-у, фью-у-у... Это играл на самодельной свирели-алгайте пастушок, сидевший на сером валуне на вершине холма. Он упоенно раскачивался в такт сочиненной, видимо, им самим нехитрой мелодии. Со всех сторон холм окружала широкая полоса саванны с островками колючего кустарника и одинокими цветущими акациями, похожими на огромные букеты ярко-красных гвоздик. От подошвы холма к недалекой границе буша разбрелись в густой траве большеротые степенные зебу и непоседливые козы.

Чего бы проще, без всяких выкрутасов подойти к пастушку. Но я решил незаметно подкрасться сзади, как охотник к распевающему во время весеннего тока тетереву. Вспомнить охотничьи навыки вынудили предыдущие встречи с нигерийскими пастухами: едва завидев меня, пастухи прятались в буш или убегали в саванну, увлекая за собой стадо. После нескольких безуспешных попыток я догадался, что отшельники скотоводы боятся не лично меня, по виду обычного белого туриста, а вообще пришлого человека

А встреча была крайне необходима, иначе моя поездка могла оказаться напрасной

Несколькими месяцами ранее я побывал в соседнем Того. Там, на городском рынке в Ломе, меня заманил в свою лавчонку вертлявый торговец, одетый в дешевый европейский костюм.

— О, мой друг! Есть очень подходящая вещь! Специально для тебя придержал, — таинственным полушепотом убеждал он

В полутемной лавчонке, сделанной из кузова старого автофургона, «купец» выудил из-под прилавка красную сафьяновую обложку для книги средних размеров Мягкая кожа блестела как лакированная, а на ощупь была бархатистой.

— Марокэн! — пояснил торговец и принялся на все лады расхваливать свой товар.

Такую же обложку, правда, потускневшую от времени, мне уже довелось видеть в одном из этнографических музеев. Пояснительная табличка гласила: изделие из Марокко, выполнено неизвестным ремесленником в XVI веке. Кстати, по названию этой африканской страны стал именоваться сафьян самого лучшего качества — по-английски «мэрокоу».