Журнал «Вокруг Света» №10 за 1980 год - страница 41

Он остановился. Подождал.

— Говорю, как родился, сорок шесть лет живу здесь. Лишь научился ходить, ступил в эти леса. — Он снова остановился, оглядел поле и зашагал. — С шести-семи лет пас коров. Зимой учился, летом ходил с кнутом. Только раз уходил из дома. В армию. А после службы хотел поехать в Сибирь, в тайгу. Служил в Белоруссии. Приехали вербовщики, предлагали любую стройку, кто хотел — мог и на промысел... Написал отцу, что хочу на два года отправиться за соболем. Это было в пятьдесят шестом году. Отец ответил: езжай домой, хватает и у нас всякого зверя. Будешь, мол, лесником. Вернулся, всю зиму помогал отцу, а двадцать восьмого мая, как сейчас помню, занял его место... Вот так потянулась цепочка: дед передал лес отцу моему, а отец — мне.

Он снова заторопился, но, видимо, вспомнив, что не успеваю за ним, убавил шаг.

— Привычка... По полю хожу — всегда спешу, в лесу же хожу тихо, спокойно, как дома — Он оглядел меня. — Возвращаться бессмысленно, — сказал он, — все равно промокли...

В его словах засквозили едва уловимые нотки заботы. Так обычно бывает, когда замкнутый человек вдруг приоткрывает себя другому, и после этого тот становится ему как-то, ближе... Он снял фуражку, стряхнул, но больше не надел. Его светлые волосы тут же взмокли, стали жиденькими. Глядя на него, я тоже скинул капюшон и сразу почувствовал облегчение... Так мы шли молча, прошли поле и снова оказались в просеке между ровными кромками более густого и спелого леса.

Я думал о том, куда же все-таки ведет меня лесник и долго ли еще идти нам, и меня осенила странная догадка: может, весь секрет нашей прогулки в лес кроется в дожде? Жизнь на природе наделяет таких людей, как Витас, особым пониманием смысла своих поступков. И в то же время, прикидывал я, он ведь не сразу предложил мне сходить в лес... Как ни крутил я, выходило, что именно этот дождливый день напомнил ему то, о чем он собирался поведать мне. «Он — мечтатель!» — чуть было не крикнул я и снова вспомнил Альфонсаса Матузявичуса, его слова, когда он заочно знакомил меня с Витасом Сташкявичюсом. Альфонсас говорил, что лесник, вырыв недалеко от своего дома водоем для зверей, оставил островок, посадил на нем черемуху, построил причальчик, а раз так, то и лодку сшил, хотя она для такого маленького озерка ни к чему. Напустил в водоем карпов, а на островке расставил пенечки для гостей своих. И даже песок доставил, улыбался Матузявичус, мол, и пляж есть...

Он же мне рассказал, как лесник Витас приручил дикого кабана, отвез ненадолго в колхозный свинарник, и через сто десять дней, в апреле этого года, кабаниха родила светлого поросенка.

Слушая его, я поначалу с трудом улавливал, с иронией говорил он или с уважением. Но как ни вслушивался в его речь, получалось: за доброй иронией скрывалось желание говорить о стиле жизни человека, о том, что склонность к мечте находится в близком соседстве с обыденным, повседневным. И еще... Витас однажды огляделся вокруг и понял, что, для того чтобы брать от природы, надо человеку отдать ей неизмеримо больше... А касаясь нашей суетной городской жизни, Матузявичус проводил грань между нами и лесником, но предпочтение отдавал стилю жизни Витаса Сташкявичюса...

По лицу лесника струилась вода, а он шел, высоко подняв голову, изредка щурил глаза, и тогда его сухое холодное лицо казалось вдохновенным и строгим.

— Витас, — спросил я его прямо, — вы собираетесь что-то показать в лесу?

Он уставился на меня колючими глазами

— Вы торопитесь. Я думаю, как это случилось... — А еще через несколько шагов, когда мы уже входили в лес, сказал:

— Мне тогда, в сорок третьем году, было девять лет...

Ступили в лес и сразу оказались по колено в воде, а сверху, в сумрачном свете дождь давил сплошной стеной — стоило дотронуться или задеть ветку, как поток воды удваивался.

— Здесь, недалеко в лесу, у нас было около половины гектара земли, — говорил спокойно Витас, — сажали мы там картошку, сеяли рожь... Помню, мы с отцом свозили туда навоз и возвращались домой. Мать встретила у калитки, сказала, что у нас в доме какие-то люди... Когда мы вошли, все встали, поздоровались. «Вы лесник? — спросил один из них. — Будем знакомы, меня зовут Женя». Остальные тоже назвались: Вася, Сережа... теперь уже всех не помню. Восемь человек насчитал я тогда, все в плащпалатках с нарисованными на них листьями. Женя оказался капитаном Руденко — это потом я узнал. «Мы русские партизаны, — сказал он, — будем на вашем участке...» — Витас приумолк и добавил: — Думаю, они были военными, и забросили их со стороны Белоруссии...