Журнал «Вокруг Света» №10 за 1991 год - страница 8

стр.

Был вечер. Дневная жара несколько спала, и последние лучи солнца пронизывали острыми стрелами щиты слоистых облаков. На душе у меня было спокойно и чисто, как в пруду с белыми лотосами. На Сомасундарама окружающая красота навеяла глубокую меланхолию, и, оставшись со мной наедине, он начал сетовать на судьбу:

— Люди утратили разум. Каждый думает только о себе, забывая о том, что община сильна единством всех ее членов. — Сомасундарам с грустью указал на повалившийся забор, охраняющий посадки риса от диких кабанов.

— Прошел уже месяц, а никто не чинит, надо чистить поливные каналы, которые стали заболачиваться, — не могу собрать людей. Недавно сосед у соседа вывез с поля пять снопов сахарного тростника. Бессмысленное мелкое воровство — за это мы забрали у него три мешка риса. Люди не хотят работать, не могут договориться о честном обмене, предпочитают воровать. Купцы в городе, видя крестьянина, пытаются взять двойную цену, торгуются, как бешеные. Раджа не хочет или не может навести порядок на базаре и на дорогах. Командиры отрядов, призванные нас охранять, ездят по деревням и попросту грабят, угоняют скот, увозят красивых девушек. Никто не заступается за обиженных — каждый думает о своем благополучии, а не о справедливости. Бели в нашу деревню придут разбойники, то все мои односельчане запрутся в домах и будут молить богов, чтоб ограбили соседа, а не его. Большая беда в том, что мы перестали верить друг другу — распадаются наши общины, рушатся семьи, дети презирают отцов, отцы не несут ответственности за детей. Все говорят о грядущей великой беде, но никто ничего не делает для спасения. Деревни отдают шестую часть урожая в столицы царств и знать не хотят, кто правит, кто сражается на границах. Лишь бы их не задела война. Но я-то знаю, что мир не вечен. И не ясно, кто унаследует престол в Хастинапуре...

— Но ведь вы не принадлежите Хастинапуру... Он недостижимо далек отсюда.

— Мы принадлежим богам и местному радже. Но все государства связаны между собой союзами и обязательствами. Стоит нарушиться этому хрупкому равновесию — и весь мир разделится на врагов и союзников, двинутся бесчисленные армии, вытаптывая посевы и сжигая деревни. А потом начнется разбой, грабеж и война против всех, если дваждырожденные ее не остановят. Они одни не хотят войны, так как не имеют ни земли, ни сокровищ, ни армий. Скажи мне, вы можете остановить войну?

Я немного оторопел от такого оборота беседы, но порылся в памяти и повторил строки из сокровенных сказаний:

— Кто может своей глубокой мудростью предотвратить судьбу? Никто не может переступить путь, предначертанный роком. Бытие и небытие, счастье и несчастье — все это имеет свой корень во времени. Время приводит существа к зрелости, время же их уничтожает. Зная, что те явления, которые уже прошли или еще не наступили, либо происходят в настоящий момент, — созданы временем, мы не должны отчаиваться.

Сомасундарам, кажется, удовлетворился ответом. А может быть, он и сам это знал? После этого разговора грустные мысли все чаще появлялись у меня, когда я бывал в деревне. Но стоило вернуться к себе в хижину и посидеть спокойно, созерцая красный костер закатного солнца, как уверенность в будущем возвращалась ко мне. Нандини не могла этого понять. Ее обижало, что я стараюсь как можно реже бывать среди крестьян. Впрочем, сама она с удовольствием приходила ко мне, когда выдавалось свободное время. Мы гуляли в лесу среди казуариновых деревьев, издалека казавшихся зеленой дымкой на фоне серых холмов. Я шутя звал ее апсарой черных скал.

— Не гневи богов, — сердилась она, — апсары несут в себе искры небесного происхождения, а я только крестьянка, и от земли мне не оторваться.

День за днем все глубже опускался я в омут своих мыслей и чувств, там клубились неясные тени — то ли обрывки снов, то ли непроявленные знаки будущего. Я предался упражнениям, думая, что прорыть поливной канал легче, чем открыть в себе новые каналы для дыхания жизни, но никому в деревне этого не объяснить, даже Нандини.

Впрочем, деревне было не до меня. Под знойными лучами солнца с неба, казалось, облупилась синяя эмаль. Обнажились сухие серые своды, словно мертвое ложе океана, покинутое водами. И травы, и кусты на поляне вокруг хижины, как и по всему лесу, окрасились в охристые цвета тревоги и умирания. От земли шел запах, как от пепелища. Даже родничок меж камней, даривший мне радость своим журчанием, едва сочился, процеживая сквозь мох свои животворные капли. Мне пришлось выкопать ямку и вставить туда пустые скорлупки кокосовых орехов, чтобы всегда иметь под рукой хоть небольшой запас скапливающейся в них свежей воды. Но лес начал страдать. Пальмы опускали все ниже свои огромные резные листья, как человек, сраженный отчаянием, опускает руки. Где-то в чаще тревожно кричали павлины. Иногда ветер приносил оттуда тошнотворно сладкий запах трупов павших лесных антилоп.