Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год - страница 23

Жилая половина дома разделена печью и не достигающей потолка перегородкой на две части: батрацкую и хозяйскую. Первое впечатление такое, будто в батрацкой половине все предметы случайны и просто выставлены как экспонаты, прямо на земляном полу. Шкаф стоит у стены, но торцом. Напротив — ткацкий станок, и между ним и шкафом небольшой проход. Еще дальше в углу выдвижная кровать с навесом. У окна прялка и хозяйственная утварь. Приглядевшись, понимаешь, что это угол женатого батрака, все предметы здесь расположены относительно друг друга очень рационально и просто, соответственно незамысловатому, угрюмо-тяжелому укладу той жизни. К потолку, возле кровати, прикреплен конец деревянного коромысла из гибкого, упругого дерева, а на другом конце его подвешена люлька... В ближнем углу, у входной двери ютились холостые батраки. Вдоль стен — широкие лавки и двух- и трехъярусные нары, на которых они спали. Здесь же рядом стоят выдолбленные пеньки с крышкой и невысокой спинкой — стул и шкафчик одновременно.

Из батрацкой дверь ведет в хозяйскую комнату. Пол дощатый. Кровать, шкаф, стол, стулья — все резное или расписанное цветными рисунками. Стебельки, цветочки, листики — бесхитростные, милые, как те, что видел я осенью на полянах этого городка, на его тропинках и берегах озера.

...Вспомнилось раннее осеннее утро. Была та лесная тишина, куда лишь изредка врывались звуки проезжающих по шоссе машин, они становились все глуше и отдаленнее по мере того, как я уходил в глубь леса. Все отчетливее слышалось постукивание дятла и шум ветра в верхушках деревьев. Тогда я неожиданно увидел, как к одному из домов подходит женщина в черном халате с белым воротничком и манжетами. Мы поклонились друг другу. Сквозь деревья я увидел вторую женщину в таком же халате, с сумкой. Она шла к усадьбе курземского крестьянина, той самой, куда привел меня сейчас Эрвин, и я направился вслед за ней. Она вошла во двор, положила сумку на камень, открыла настежь дверь дома и закрепила ее крючком, чтобы ветер не закрывал ее, затем пошла на скотный двор и так же настежь распахнула все двери. Войдя в дом, она открыла створку шкафа, на котором вырезана была дата —1829 год, и достала скатерть в национальных узорах, шали, керамическую посуду. Мы поздоровались... Было такое ощущение, что она здесь живет, так запросто и по-хозяйски она постелила скатерть на стол, застелила постель, поправила подушки, расставила посуду и пошла за водой с керамическим горшком. Вернулась с цветами и поставила их на стол. Потом я узнал, что вот так в каждом хуторе, в каждом доме работают женщины, и их называют хозяйками. Их присутствие, убранные постели, занавески на окнах, посуда на столе — все создавало атмосферу жизни. Сразу же оживали рисунки на шкафах. Стулья, спинки которых своей формой напоминали тело скрипки, казалось, готовы были принять усталого человека. В ее движениях была уверенность человека, прожившего здесь много лет, и в то же время почтительность, как будто она ухаживала за древними отцом и матерью. Приведя в порядок обе половины дома, она села на стул, достала из своей сумки клубок ниток и начала вязать так спокойно и буднично, как это делают хозяйки, когда все готово для угощения гостей, но до назначенного часа еще есть время...

...Чем больше мы ходили с Эрвином по этому городку, тем реже он говорил. Точнее, Эрвин своим молчанием как бы давал мне возможность освоиться с окружающим и, увидев предмет, понять, для чего он нужен здесь. Иногда предметы повторялись, и в них появлялись новые детали, дополняющие увиденное в предыдущей избе, и тогда он немногословно объяснял... В курземской усадьбе я увидел расписной сундук, под рисунками стояли две даты: 1846 и 1859. Когда я спросил, что это означает, он скупо ответил:

— Первая — дата орнамента. Вторая — год, когда хозяйка вышла замуж.

— И так всегда было? Ну что они отмечали дату замужества?

— По крайней мере, они любили, когда о таких событиях им напоминают даже вещи... В общем-то мы должны быть благодарны им за это — здесь все говорит о них.