Журнал «Вокруг Света» №12 за 1970 год - страница 48

— У вас не хватает профессиональной наблюдательности, — говорит мне моя спутница. — Обратите внимание, сколько новеньких легковых машин. И за рулем непременно офицеры.

Марика (назовем ее так) права. Действительно, стало гораздо больше легковых авто, часто встречаются дорогие американские марки. Военные, обретя власть, сменили на всех ступенях гражданскую администрацию, получая громаднейшее жалованье. Сегодня это не только самая влиятельная, но и самая богатая прослойка. Провозглашение хунтой «оздоровления нации» означает прежде всего ограбление нации военной кастой.

— А как в этом году с бойкотом туризма?

Улыбка Марики свидетельствует о беспредельности моей наивности. Когда прошло первое замешательство, туристские конторы Европы и Америки вновь повезли своих клиентов «смотреть на Акрополь»: в конечном итоге судьба туземцев — это ведь их личная судьба... Из стран Запада только шведы и датчане откликнулись на призывы греческих антидиктаторских комитетов за границей и отказались от летних маршрутов в Грецию.

В прошлом году греческий военный режим предложил иностранным банкам делать вложения в страну «на интересных условиях». Результат? Цифры капиталовложений американских банков, в частности, достигли нескольких сот миллионов долларов. Механизм этого явления разъяснил мне в Афинах один экономист, уволенный с работы после переворота 1967 года:

— Проценты, получаемые иностранными банками в силу этих условий, выше, чем в любой другой европейской стране. Полковники пошли на это не только для того, чтобы иметь деньги, но и обеспечить себе в какой-то мере признание Запада. Неважно, что за эти кредиты придется расплачиваться втридорога. Иностранные капиталы — весомая подпорка и гарантия их будущего.

Таким образом, экономический и моральный бойкот режима, к которому призывали греческие политики в эмиграции, не выдержал конкуренции с «интересными условиями».

— Ладно бы речь шла о банковских вкладах. Но вооружать этих господ катерами-ракетоносцами и самолетами! — сказал мне молодой писатель, только что выпущенный из тюрьмы, где он провел год по подозрению в распространении запрещенной литературы.

Характерная черта: все, с кем сводила меня Марика, поголовно все, говорили не «полковники», а только «эти господа». Наши встречи были бы невозможны без ее помощи. Когда я пыталась заводить разговор сама, мне отвечали смутными улыбками, пожатием плеч или просто подозрительными взглядами. Греки молчат. Я уже знала об этом из уст побывавших за эти три года в Греции. Молчал деревенский поп в Фессалии, докер в Пирее, молчал лавочник в Салониках. Если бы не дружба с Мариной — до 1967 года сотрудницей молодежного журнала, а теперь гидом, — при встречах с греками я была б обречена на монолог.

Греки устали страдать. Это понимаешь, вспоминая о двухстах тысячах умерших от голода во время оккупации, о жертвах террора после гражданской войны. О сменявших друг друга диктаторских и полудиктаторских режимах. Каждое подобное потрясение заканчивалось тем, что наиболее динамичная, активная часть населения, в особенности молодежь, оказывалась в тюрьмах или концлагерях на островах Эгейского моря. Несколько поколений в этой стране отдали в жертву своих сыновей и дочерей.

Мы обошли с Марикой несколько знакомых домов, где Греция не молчала. Мы приходили туда поздно вечером, тщательно следя за тем, чтобы не привести за собой «хвост». Уже самое появление его означало бы большие неприятности. Донос может привести прямиком в тюрьму по обвинению в «предательстве высших интересов нации».

Люди исчезают. Чаще всего без всякого суда. Их держат когда неделю, когда год. Никому не известно, по чьему приказу их арестовывают, по чьему приказу выпускают. Официально власти заявляют, что в стране нет политических заключенных. Однако известно, что уже не менее 60 тысяч человек отбыли срок в лагерях «превентивного заключения». Те, кто возвращается, зачастую неохотно рассказывают о случившемся. У многих виноватый вид, будто они совершили нечто недостойное.

Я поняла причину этого стыдливого молчания, когда, вечером после тысячи предосторожностей выслушала рассказ одного студента.