Журнал «Вокруг Света» №12 за 1973 год - страница 42

И тут Спингла осенило. Болотный зверь лежал мертвый, а у него в руках пистолет и... секрет. Лэмб исчезнет в болоте, а он станет величайшим охотником в мире. В двух мирах. Он навел пистолет на Лэмба.

— Прощай, болван, — сказал он. — Благодарю за науку.

Лэмб усмехнулся и нажал спуск камеры. Скрытый внутри бластер проделал в Спингле аккуратную дыру, прежде чем тот успел спустить курок.

Лэмб покачал головой.

— До чего же люди невнимательны! Ведь я объяснил, что становлюсь добычей для всех охотников. Ладно, теперь прикинем: на моем счету один болотный зверь и тринадцатый, нет, четырнадцатый несостоявшийся охотник.

Перевел с английского А. Чапковский

или переложение некоторых известий о делах и днях хорезмийсного астронома и математика, географа, химика, минералога, а также отчасти палеонтолога и ботаника, историка, лингвиста, филолога, автора ста пятидесяти больших и малых сочинений, написанных на благозвучном арабском языке и почитаемых образцом средневековой научной прозы, искусного механика и поэта, неутомимого путешественника Абу-р-Райхана Мухаммеда ибн-Ахмеда ал-Бируни, который родился ровно 1000 лет назад и был так занят и увлечен своими науками, что дате в последний, семьдесят пятый, год жизни не счел нужным потратить час или два на составление хотя бы краткой автобиографии, чем существенно мог дополнить наше представление о нем, почерпнутое из наиболее достоверных преданий и анекдотов, записанных некогда со слов его друзей и современников, и тех крайне сдержанных сообщений о себе, которые он иногда приводил в качестве примера или ссылки на личный опыт в своих книгах.

Начало

Он был приемыш и получил имя Мухаммед ибн-Ахмед. Так звали хорезмшаха, последнего из династии Иракидов. «Семья Ираков вскормила меня своим молоком, а их Мансур взялся вырастить меня...»

Это дословный перевод строки стихотворения, которое он написал, когда уже не было в живых ни шаха, ни его двоюродного брата Абу Насра Мансура.

Его положение во дворце было неопределенным и двусмысленным. Может быть, поэтому он всю жизнь яростно добивался точности — в словах, в поступках, научных опытах, своих и чужих. Мухаммед, сын Ахмеда... С раздражением, которое не исчезло даже в тройном переводе — с хорезмийского на арабский и теперь на русский, — он писал: «...Как знать мне деда, раз я не знаю отца!» Две оборванные цитаты — это все, что известно о происхождении и начале жизни великого хорезмийца, знатока многих наук, бездомного странника — шейха ал-Бируни.

Впрочем, не все. Есть еще несколько строк в книге, написанной им в преклонных летах, еще одно воспоминание детства: «...В нашей земле поселился тогда один румиец, и я приносил ему зерна, семена, плоды и растения и прочее, расспрашивал, как они называются на его языке, и записывал это».

Запах полыни

Руми — так называли на Востоке византииских греков. То ли миссионер, то ли бродячий лекарь, то ли купец из Никеи или Трапезунда —грек терпеливо улыбался в бороду, перебирая травы, принесенные мальчиком.

— Взгляни-ка сюда! Это душистый базилик. Его аромат унимает головную боль, а настой из листьев полезен при кашле. Как называют базилик у вас?

— Райхан, почтенный наставник, — отвечал мальчик, разглядывая без особенного любопытства знакомый розовый цветок, зажатый в пальцах почтенного грека. Откуда ему было знать, что через тысячу лет востоковеды-филологи будут спорить, но так и не решат, почему одно из его имен (вернее, его прозвище) включало название этого цветка. «Человек с цветком базилика»? А может, «покорный слуга» или «признательный друг» кого-то, кто носил имя Райхан, обычное и теперь во многих странах Азии?

— Вот полынь, — говорил наставник-румиец, — трава языческой Артемиды... Но эта полынь мало похожа на нашу греческую артемизию. Слишком жестка, слишком у нее горький, тревожный запах.

— Она совсем неплохо пахнет!

— Увы, мой мальчик. Говорят, что тот, кому приятен запах полыни, обречен на вечные скитания и никогда не найдет себе пристанища.

Верный рыцарь Абу-р-Райхан

Ученейший кузен хорезмшаха, математик Абу Наср Мансур ибн-Али ибн-Ирак, мог быть доволен воспитанником — его Мухаммед днями и ночами пропадал на обсервационной площадке в Мансуровом загородном имении.