Журнал "Вокруг Света" №5 за 1997 год - страница 43

Светает серо и мутно, зато какие радости! Под дружным напором гостеприимно распахнулись двери станционных сараев: наверное, с 16-го года, с того самого дня, как построили ветку, надеясь соединить Петроград и Орел, копились и копились в этой сокровищнице масляные лампы, стеклянные, как у Аладдина, и ржавые железные коробки к ним, и теперь она щедро одаривает ими любителей; довольный, в усы улыбается зампред Общества Александр Сергеевич Никольский. В отпуск ставил он семафор в Шушарах, в маленьком паровозном заповеднике под Питером, а теперь стрелку рядом устроит и будет в ящике зажигать огонь. Распахиваются двери вокзальчика — да, конечно, деревянного и коричневого, и конечно же, выступает дородная тетушка в черной тужурке и красной фуражке, вышагивает торжественно сквозь рощицу по аллее к путям, и в руках-то у нее — ба! — обод железный наподобие громадной теннисной ракетки, и это значит... жезловка! Стариннейшая система сигнализации! На однопутках служитель разъезда вручал машинисту жезл, укрепленный в рукояти этой ракетки, и тот, уже на следующем разъезде, выбрасывал ее из окошка, чтобы другой машинист мог взять и ехать в обратном направлении. А без жезла — ждали. Столкновения исключались.

Но пропал что-то наш паровоз. Увели его — и с концами. Пользуясь минутой, корреспондентка новгородского телевидения расспрашивает плотного паренька в черной куртке; есть в Обществе те, кто увлечен одним только типом паровоза: человек по прозвищу «Пятьдесят второй», например, копает только по трофейным немецки м «фрау» ТЭ52, а этот, Игорек, — по СО.

— Сколько таких паровозов было построено?

— Четыре пятьсот.

— А ваш когда?

— В 1948 году в Красноярске.

— А чем вам интересен именно этот тип?

— Ну, просто.

Не-ет, так с ходу в душу к любителю не залезешь.

Отыскивается наш «Серго» на грузовой станции. Водой надо заправиться, приезжала пожарная машина, а рукава для перекачки не нашлось. Уехала и до сих пор не вернулась. Взволнованно кучкуются вокруг местные жители: редки поезда, а тут пришел, да какой! Вспоминают по случаю и крушение, бывшее на двадцать каком-то километре после войны: «фрау» в поворот не вписалась...

Вульфов с товарищем пока протирают колеса. Тихий мальчик с синюшным лицом появляется то с этой стороны паровоза, то с другой. Молча появляется, молча смотрит и молча исчезает.

Но есть, оказывается, рукав на самом паровозе у машиниста Валеры, который сменил Гришу. Под приветственные возгласы любителей кишку триумфально разматывают, суют концом в тендер, и вот уже раздулась она весело, напряглась. Цепляют к нам вагон с лесом: будем изображать грузо-пассажирский состав, и пора шагать к первому фотостопу. На семафор.

Занимаем позиции, выгоняем друг друга из кадра, и «Серго» прогудел протяжно — катит уже на подходе. Вон — черный дым пустил, и — о ужас! Рядом с паровозом бежит неловко по тропе вдоль путей зазевавшийся, несчастный любитель, молоденький паренек, да только, увы, не успевает. Въезжает в кадр к доброй половине соратников, а ведь быть не может для любителя хуже снимка, когда мешается железному совершенству человечишко. В тамбуре вагона суровые сверстники бросают в лицо бедняге смертельные обвинения. Но, к счастью, все кончается миром.

Снова гудок, и мы выскакиваем из вагона. Второй фотостоп. Потом еще и еще. Это упоительно: азарт и охота. Поезд встает у моста, у поворота, под косогором, ты спрыгиваешь на насыпь, озираешься, ища точку для съемки, и устремляешься к ней. Оцениваешь, находишь, если надо, другую. Ты поймал в камеру отрезок рельсов и мысленно везешь по нему паровоз, прикидывая, когда лучше щелкнуть: только раз, два не будет. А он опять гудит и продвигается, черный и прекрасный, посреди чудного пейзажа, и ты дотягиваешь его в кадре, и жмешь на спуск. Он встает, потом и всех поджидает. А ты бредешь к нему радостный, если в миг щелчка запечатлел твой глаз отменную картину, или клянешь себя, когда вышло не то. А потом еще фотостоп и еще. И хочется щелкать любимца снова и снова.

Один другого чудеснее наши стопы. Валдайская возвышенность, глубокие речные овраги, и ют — виадук, как с гравюры из старых книжек Луи Буссенара, тех, где мчится паровоз с поездом над ущельем в Аппалачах или над арками, что сработаны еще рабами Рима. А деревянные мосты под рельсами — нигде больше не увидишь, только здесь. Целых два над ручейками! Наползает «Серп», и — Боже! — выдерживают эти черные бревна торчком, как поднятые руки, эти невзрачные укрепительные леса, эта древность!