Зигмунда Фрейда - страница 5

стр.

* * *

И просыпаюсь от того, что мой рот и половина лица зажаты широкой шершавой ладонью. Почти не могу дышать — хорошо, что мне это не обязательно. Я чувствую мертвое рядом. Мой щенок, еще горячий, кровь еще вытекает из его тела, мягкого, как наполовину сдувшийся мяч. Мне не дотянуться до него, я еще могла бы поймать остатки его боли.

На другом конце дома папа шепчет: оставайся здесь. Мама молча кивает, закрывает глаза. Ее губы шевелятся, но ее слова утекают наверх, не касаясь моего слуха. Я не знала, что она тоже умеет так.

Не вырваться из твердых рук чужаков. Я не боюсь, я в ярости. Мне не хватает сил развеять их в прах. И не дотянуться до щенка.

Они тащат меня из комнаты, в их руках черные ножи. Те самые, которыми они делали меня.

А вот и папа.

* * *

Тот человек, я не назову его имени. В первый раз слышу его голос, потому что он стоит посреди всего этого разгрома и командует своими людьми. Мама тоже стоит посреди всего этого разгрома. Я тоже стою посреди всего этого разгрома и держу ее за руку. Она справится.

Люди того человека расставляют по комнате таблички с цифрами и фотографируют все подряд. Трещат вспышки. Руками в перчатках они берут осколки и обломки, подбирают нитки и волоски, складывают в пакеты. Мертвых тоже сложили в мешки, закрыли на молнию. Они больше не придут. Я об этом позабочусь.

Тот человек наблюдает, чтобы ничего не упустили. Я хочу, чтобы он объяснил мне, для чего нужны фотографии и цифры на них. Что будет, если я улыбнусь ему? Это он послал моего папу туда, где папа меня нашел. Папа тоже его человек, и он командует папой. Он послал его по секретному делу, а папа привез меня. У него были из-за этого неприятности, но когда речь идет обо мне или о маме — с папой лучше не связываться. Этот человек знает.

Папу увезли.

* * *

Мой папа — секретный агент. Не скажу, каких секретов.

Он самый сильный и смелый, но у него старые раны. Им было легко справиться с ним, потому что он болеет. Но они захотели подарить его мне.

* * *

— Прости, я ничего не мог с этим сделать… ничего другого.

— Ничего, папа. Это ничего.

— Это были твои люди.

— Нет, не мои. Не мои. Это они выбрали меня. Но я их не выбирала.

— Хм. То же самое ты можешь сказать про меня.

— Нет, — я обхватываю руками его спину и живот, и я чувствую всю боль, которая есть в его теле, боль его старых и новых ран. Я чувствую эту боль, я впитываю ее — не так, чтобы ему стало легче, нет, пока он живой, его боль не расстанется с ним. Но я впитываю его боль в себя, я питаюсь ею, а его тело производит все новую и новую боль, и я впитываю ее, и я… я наслаждаюсь этим. Я такая. Я тоже ничего не могу с этим сделать — ничего другого. Но я обхватываю его и прижимаюсь сильнее, и я чувствую его тепло и силу, и его смертность, конечность — и его бесконечную надежность. Такую человеческую, крошечную, мимолетную. Такую огромную и подлинную.

— Нет, — говорю я. — Нет.

— Я забрал тебя у них. Ты не выбирала меня.

— Уже выбрала. Уже давно.

* * *

— Я хотел бы защитить ее от этого, — говорит папа. — Я хотел бы все исправить. Вернуться туда, где ничего этого еще не было, где она была нормальным ребенком, играла в куклы…

— Она и сейчас играет в куклы, — медленно-медленно говорит мама.

Я не вижу их. Хотела бы я видеть их сейчас. Но они там у себя, а я здесь у себя, и ночь. Они думают, что я сплю. Они не знают, что я слышу их. Всегда слышу их. Надеюсь, что не знают.

— Я хотел бы изменить все это. Пока не знаю как. Чтобы она стала просто девочкой. Просто девочкой, как все. Просто ребенком. Играла. Плакала. Кружилась в своих пачках. Рисовала принцесс.

— Она все это делает, разве нет?

Я не понимаю, что говорит папа.

Я не знаю, хочу ли я снова стать такой, как была раньше. Я точно хочу, чтобы со мной не случилось ничего из того, чего я не хочу помнить. Если бы так могло быть. Если бы оно не случилось — пусть бы оно не случилось никогда.

— Я хотел бы защитить ее от этого.

— Ты даже не знал ее тогда, — говорит мама.

— Я хотел бы все исправить.

Я не понимаю, что говорит папа. Во мне нечего исправлять. Я не неправильная. Я такая. Другой меня больше нет. Нет вообще. Папа хочет другую девочку?