Зима стальных метелей - страница 16

В районном штабе народного ополчения выпросили полуторку с тентом над кузовом и скамейками для пассажиров. И полетели вдаль по шоссе, прямо на Шлиссельбург.

— Город проезжай, потом вернемся. Езжай прямо на Новгород, пока немцев не встретим, — кричу шоферу.

— Каких немцев? — тормозит он.

— Злых и противных, будем их отгонять от колыбели революции. А по дороге будем трофеи собирать, — это я уже своему отделению поясняю. — За крысятничество — сразу на перо поставлю, всю добычу на общак, командир поделит честно.

Прониклись бывшие блатные.

— Гражданин капитан, то есть товарищ, а вы каким краем нашей жизни касались? — один рискнул спросить.

— Это ты так технично пытаешься узнать, не было ли у меня уголовного прошлого, — усмехаюсь добродушно. — У меня не было, товарищ мой полтора года под следствием сидел, пока следователей не перестреляли. Кое-что знаю о вашей жизни. И уголовное прошлое — не преграда для карьеры. Посмотрите на товарища Сталина, а ведь он в 1905 году был простым налетчиком, грабил Тифлисское казначейство. Батька Махно был из грабителей, только позже стал врагом Советской власти. У нас деньги кончаются, так что крутите головами по сторонам, кто банк увидит или сберкассу — кричите сразу, будем брать. Один черт, все немцам достанется. Потребкооперацию тоже распотрошим, продуктов много не бывает. Кто машины водит? Или трактора?

Нашлись два водителя и один тракторист. Это порадовало.

У городской конторы государственного банка стояли два мотоцикла и бронетранспортер. На крыльце терся часовой, но все его внимание было сосредоточенно на чем-то происходившем внутри.

— Рывком вперед! Меркулов, ты у нас душегуб знатный, сможешь его на нож взять?

— Да как два пальца обоссать.

— Он твой, если повернется — стреляйте, нельзя его к пулеметам пропустить.

А их там четыре, по одному на мотоциклах и два на бронетранспортере. Кстати, это был тоже наш БА-10М, только пушку сорокапятку с него сняли, и воткнули пулемет. Их три тысячи до войны наклепали, все немцам и достались прямо в гаражах. Педерасты гнойные. Это я о наших вождях, если кто не понял. К немцам у меня претензий нет. Они на нас честно кинулись, объявление войны протявкав.

В глубинах особняка громко рвануло. Горе-сторож убежал с крыльца.

— Стоять! Выпускаем их на улицу. Пулеметы к бою, — командую своим бойцам. Вытащили с десяток рюкзаков, покидали их в бронеавтомобиль, и обратно вернулись. Выносят два ящика, каждый четыре человека тащит, офицер сбоку ими командует.

— Огонь! — ору, и тут выясняется, что командиром я только числюсь, а в натуре я сявка глупая.

Цели не распределил, и оба пулемета ударили по второй группе. Срезали ее напрочь, только куски мяса по сторонам полетели, а другая четверка ящик бросила и метнулась к бронетехнике.

Рванул к ним навстречу Меркулов, не стал он тратить время на огибание автомобиля, нырнул под него. И сразу там свалка возникла. Через две секунды мы все подоспели, кроме пулеметчиков, только все уже закончилось. Один лежал с перерезанным горлом, у второго был вспорот живот, и кишки сизыми, парящими кольцами вывалились на землю. Третий, спокойный и тихий, лежал счастливо улыбаясь. Он умер богатым, даже не поняв, что его только что убили ударом прямо в сердце.

Четвертый грузчик ничем не интересовался, кроме дикой боли в раздробленной стопе, а офицера Меркулов просто скрутил простейшим захватом руки на излом.

— Молодец, — похвалил я его. — Просто Илья Муромец и Добрыня Никитич в одном флаконе.

Достав ТТ, я выстрелом в затылок избавил раненого от мучений. Мне до него дела не было, но терпеть его завывания до самого Ленинграда не хотелось. А укол морфия ему делать было некому.

Немца связали ремнями, оставили водителей осваивать трофейную технику выставили охранение и пошли внутрь, смотреть, что там супостаты набезобразничали.

В банке все было раскурочено. Большие сейфы, маленькие кассовые ящики, все вскрыли. За одним исключением. Прямо за большим залом была маленькая комната. И в ней царил Сейф. Царь сейфов. Его тоже взрывали, да ни черта у них не получилось. Только стенку на улицу выщербили, но учитывая ее двухметровую толщину, это трудно было считать достижением.