Зима в горах - страница 10

Солнце стояло прямо над головой и шпарило вовсю. Наступило время для отдыха, еды и наслаждения. Глаза Роджера принялись отыскивать подходящее место — этакую спальню под открытым небом, которая была бы, однако, защищена от любопытных глаз. Ага, вон там, повыше. Чаша, выстланная вереском, окруженная большими камнями.

— Остановимся здесь.

— Хорошо.

Беверли была сама покорность; казалось, она отрешилась от своей воли в тот момент, когда они двинулись в путь. Они слезли с машины, Беверли поставила ее на тормоз и пошла следом за Роджером вверх по каменистой тропе.

— Стоп! — сказал он, опуская на землю рюкзак. — Жаль, что нет тут ручья, чтоб охладить вино. Но нельзя иметь все.

— А у нас как раз есть все, — проворковала она. — И солнце, и дивный вид, и полная свобода!

Это пока еще не все, детка. Кое-что придет позже.

Крепкие зубы Беверли с аппетитом вгрызались во все, что он ни предлагал, и вино струей вливалось в ее молочно-белое горло. Наконец, липкая от апельсинового сока, отяжелевшая от вина, она откинулась на плащ Роджера, который он расстелил на упругом вереске, устроив подобие матраса. Рубашка ее вылезла из джинсов, обнажив полоску слегка загорелого живота с наивным пупком. Каждый изгиб ее тела говорил о готовности к наслаждению — и ни о чем другом.

Роджер допил вино и отшвырнул подальше бумажный стаканчик. Минуту спустя он уже лежал на плаще рядом с Беверли, прижавшись губами к ее губам, положив теплую руку на полоску ее обнаженного тела. Вся вселенная свелась вдруг к простейшей формуле — мужчина и женщина, он и она, а оба вместе — основа мироздания.

Но Беверли вдруг отвернула от него лицо и перекатилась на бок, оторвав женскую половину мироздания от мужской. Не возмущенно и не из страха, нет — она отвергала его лениво и небрежно, и это было самое оскорбительное.

— Не надо.

Он ждал. Два слова? И все?

Она села, но не заправила рубашку в джинсы. Движения ее были по-прежнему медлительны, словно он был мухой, которую она жестом отогнала прочь.

— Почему не надо? — спросил он.

Она пожала плечами:

— Неужели на все должна быть причина?

Он продолжал лежать, чувствуя, как под лопатками пружинится вереск.

— Слишком хороший случай, жаль упускать.

Она посмотрела на него сверху вниз с холодной иронией.

— Нельзя же хватать всякий случай.

— А что тут плохого? — не отступался он.

— Ничего. Просто я не хочу — и все.

— Разве я виноват, что…

— А кто сказал, что ты виноват? Просто тебе приспичило. Ну, а я не хочу. Не в настроении я, вот и все.

Она села рядом, грудь ее оказалась совсем близко. Ноги у нее были длинные, стройные, соблазнительные. Да какое она имеет право разложить свои прелести перед самым его носом, распалить его, а потом в последнюю минуту таким небрежным, пошлым отказом охладить его пыл? И он сказал едко:

— Можешь мне не вкручивать, будто для тебя это имеет такое уж значение. Одним мужчиной больше или меньше, какая разница.

— Я вовсе не говорила, что для меня это имеет значение. Просто сказала, что не хочу.

Он понял, что совершил ошибку. Не надо было говорить, что все это тривиально и не имеет значения. Он же принизил себя, низвел до уровня этакой назойливой комнатной мухи. Но разве это не ее обычный уровень? В нем вспыхнул гнев, и он резко вскочил на ноги. А Беверли, как ни в чем не бывало, продолжала сидеть на плаще и даже не взглянула на него. Солнце зашло за небольшое, но плотное облачко.

Желание Роджера перешло в ненависть; внутри у него разрастался мрак, жестокое, мстительное чувство поднималось со дна души. Инстинктивно спасая себя от возможных неприятностей, он круто повернулся и зашагал прочь. Пусть она посидит и подумает немножко. Ему тоже надо побыть одному, подвигаться, подышать этим тихим, напоенным ароматами воздухом, дать успокоиться току крови. Ох, уж этот зов пола — какой дар богов и какие мучения! Мысль эта резанула его мозг, словно ему всыпали туда мешок острых камней. Он зашагал быстрее, следуя изгибам гребня горы.

Целых полчаса, а то и сорок минут шагал он, постепенно обретая над собой власть. Шагал и пытался себя образумить. Что ж, значит, предаваться радостям любви на горном склоне с девушкой вроде Беверли — это для других, не для него. Вот в Упсале все будет иначе, там он сможет тщательно разработать план осады и шаг за шагом будет осуществлять его. Теперь он совсем остыл. А когда порыв свежего ветра пронесся по гребню горы, понял, что не только остыл, но и закоченел. Час назад день был такой голубой, золотой, жаркий — трудно было даже представить себе, что может быть иначе. Теперь же, пока Роджер предавался размышлениям, на солнце нашли облака, поднялся ветерок, в воздухе ощущалось приближение дождя. Надо бы надеть плащ… да, но на нем лежала Беверли и, наверное, до сих пор лежит. По телу Роджера пробежал озноб. Не очень-то приятно очутиться в дождь на голом склоне.