Зимний маршрут по Гыдану - страница 28
Можно подумать, что дело здесь в семейном сходстве. Так сказать, генетический стереотип. Нет. Эти движения совершенно одинаковы во всей тундре, у всех людей, которые друг друга никогда и не видели.
— Ну, пошли, — сказал Сююку.
Сети стоят недалеко, поэтому Сююку ходит к ним пешком. Мы тянули за собой пустые нарты, к которым были привязаны пешня, моток веревки да уложены три пустых мешка. С обрыва на речку Танаму скатились легко. Потом полезли по тальниковому склону на противоположный берег. Сююку, легкий и подтянутый, неглубоко погружал ноги в снег и легко шел вверх. Я перегревался, словно автомобиль на крутом подъеме. Как ни ступлю, все по пояс. И так старался ставить ноги, и этак, все одно проваливаюсь.
«Грешен я сильно супротив Сююку», — подумалось мне, когда я отдыхал лежа, насилу высвободившись из очередного плена.
Вылезаем из тальников, и снег становится плотнее, жестче. Снег еще не слежался. Еще морозов настоящих не было. Нет застругов, твердых, как тротуар. Ноябрь здесь — месяц без застругов.
Нарты поползли веселее. Мы пересекаем небольшое плато — летом это лайда — и выходим на первое озеро. Угодья Сююку. Снега на озере нет. Небольшая поземка даже поначалу приятна. Холодит горящее лицо. Малиновое солнце красит лед в желто-синеватые мертвенные тона. Тени длинные неправдоподобно.
Сююку направляется к колышку, отчетливо видному на льду. Здесь конец сети. Другой конец, напротив, у берега. Сююку достает пешню.
— Дай поколотить, — прошу я.
— Веревку завяжи, — говорит Сююку, доставая конец веревки и протягивая мне, — Пешню утопишь.
Я продеваю веревку в отверстие на рукояти пешни, делаю петлю и затягиваю на кисти. Готово.
Изумительной прозрачности и чистоты осколки летят из-под кованого клюва пешни. Они как осколки хрустальной вазы. Лед обкалывается сначала возле веревки, постепенно, чтобы не перерубить шнур. Полынья расширяется от центра. Постепенно появляется круг диаметром в полметра. Он становится все глубже и глубже. Наконец, пешня проваливается вниз. Прав был старик. Если бы не веревка, быть бы пешне на дне. Сама вылетела из рук. Бьешь-то ведь с силой, а сопротивления неожиданно не встречаешь. Теперь лед пробивается до воды. Толщина льда около трех четвертей метра. Это только сейчас. Говорят, благодатное время. Недели через две будет метр, потом еще больше.
— Вспотел? — спрашивает Сююку. — Давай я постучу.
Он идет к другому концу сетки, а я начинаю лопатой выгребать из майны битый лед.
Сеть освобождена. Сююку привязывает длинную веревку к одному ее концу, и мы начинаем тянуть. Тянем метра по два. Рыба в первых же ячеях. Огромный щекур слабо шевелится, выползая вместе с сетью на лед. Я держу конец сетки, Сююку быстро выпутывает рыбу. Мы снова вытягиваем кусок сети.
— Дай я попробую достать.
— Доставай, — улыбается Сююку.
Всего четыре рыбины. Сетка сразу же становится как стеклянная, кажется, что она сейчас будет ломаться на морозе. Капельки воды застыли, словно бисеринки, на стеклянной нити. Там, где за сеть берутся мои теплые руки, она оттаивает, и вода течет по рукам. Сеть оттаивает, а руки леденеют. Всего четыре рыбы, а рук я уже не чувствую. Опять щекур и еще два сырка лежат на льду, на глазах покрываясь ледяной оболочкой. Серебро чешуи тускнеет, и нежные цвета плавников скрываются под изморозью.
— Ты лучше считай, а я доставать буду, — шутит Сююку.
Гора рыбы все растет. На глаз килограммов семьдесят, хотя проверены всего четыре сети.
— Хватит, — решает Сююку, — Не дотащим больше… Однако нет. Давай еще одну посмотрим, вон на том озере.
На следующем озере первая сеть оказалась пустой. Вторая тоже. Сююку с остервенением крошил лед у третьей сетки.
— Может быть, завтра посмотрим? — предложил я, — Темнеет уже.
— Нет. Сегодня снимем. Завтра на новое место поставим. Пособи-ка…
Я взялся за пешню.
Последняя лунка оказалась самой тяжелой. Пешня, как живая, вырывалась из рук. Сююку иронически посматривал в мою сторону, складывая сети и связывая их.
— Устал?
— Устал, — признался я.
— Это сначала только трудно. Потом поработаешь столько, сколько я, совсем просто покажется.