Зимняя вода - страница 8

И тут же заметил это. В зеленой дутой куртке, которую он видел через стекло, не было Адама. Должно быть, он снял ее, просто аккуратно выполз из куртки, а плотная ткань осталась стоять, прислоненная к ступеньке. В тот же момент, как Мартин посмотрел на куртку, она упала от порыва ветра.

Мартин поднял взгляд, но увидел лишь деревья.

– Адам?

Сначала он обошел дом, все громче выкрикивая имя сына. Дошел до качелей. Никого. Проверил песочницу. Никого. Добежал до кустов, где летом обычно водились ежи. Там тоже никого. Заглянул в сарай – трехколесный велосипед на месте.

Мартин выбежал на дорогу, огляделся по сторонам, но Адама нигде не было видно. Мартин кинулся к деревьям, несколько минут метался между ними, два шага туда, два шага сюда, крик его становился все более напряженным, сердце билось все сильнее. Потом он побежал к морю. Спотыкаясь о корни, поскальзываясь, наступая на камни. Миновал полянку справа, продолжил путь к воде.

На берегу дул ветер, в голове эхом отдавался шум волн, разбивающихся о скалы.

В сознании проносились картинки одна ужаснее другой. Охваченный паникой, Мартин молился, чтобы лицо Адама вдруг появилось там, у мостков, склоненное над плоскими камушками, или вон там, за большим кустом, или за той скалой. Но куда бы ни поворачивался Мартин, всюду было тихо и пусто, Адама нигде не было.

Вместо этого Мартин заметил кое-что у большого камня, который всегда служил им ориентиром – там достаточно глубоко, можно нырять. Вот там-то оно и лежало, поблескивая, словно загадочный плод из другого мира, из враждебной реальности, которая никогда раньше не вторгалась в его измерение, по крайней мере, таким грубым образом.

Красное ведерко Адама плавало в воде у самого берега.

У горизонта золотистая полоска света прорезала плотное грязно-белое одеяло из облаков, как будто кто-то осторожно раздвинул жалюзи и впустил на землю кусочек небесного царства.

Свет отражался в легких барашках на воде между сильными порывами ветра, создавая теплый контраст на фоне разверзающихся темных глубин.

– Вот так будет хорошо, – простонала Майя, с трудом продвигаясь в носовую часть и пытаясь удержать объектив камеры под ровным углом к поверхности воды, так, чтобы ее отражение не попало в кадр.

Вокруг талии она повязала ремень, какие обычно используют альпинисты, а к ремню с помощью карабина прикрепила веревку. Креплением для другого конца веревки и противовесом служил Бекке.

Он сидел, откинувшись, в маленькой лодочке, одетый в рабочую куртку, непромокаемые штаны и высокие резиновые сапоги, было видно, как он наслаждается игрой света на небе, раскинувшемся над ним.

– Я прожил на этом острове всю жизнь, – сказал он. – Но мне никогда не доводилось столько смотреть на небеса.

– Мне тоже, – согласилась Майя. – Правда, я жила в основном среди небоскребов или в лесу.

Она выпрямилась и схватилась за поясницу, потом отложила камеру и потерла окоченевшие руки – чтобы работать с камерой, пришлось надеть перчатки с обрезанными пальцами.

– Черт, ну и холодина, – сказала она.

– Иди сюда, – произнес он и потянулся к ней.

Она положила руки на его ладони, и он начал согревать ее замерзшие пальцы своим дыханием.

– Это небо меняется, потому вода и выглядит каждый день по-разному, – продолжала она.

– Только из-за этого? Из-за неба?

– Ну и от ветра, конечно. Может быть, влияют и частички в воде. Но в основном небо.

– Я, собственно, никогда и не замечал, что вода как-то меняется. Пока не увидел твои фотографии, – сказал Бекке.

Они были знакомы всего несколько месяцев. Она ехала на акупунктуру лечить травмированный на теннисе локоть, заплутала и тут увидела его в саду – саду, заваленном, как ей показалось, всяким металлоломом. Он жег в бочке ветки и листья, а она высунулась из машины и спросила, не знает ли он, где находится улица Смарагдвэген.

– Это совсем другая часть острова, – сказал он, снимая перчатки. Она видела, как изо рта у него вырывается пар, смешиваясь с дымом из бочки.

– Вот черт, – вырвалось у нее. – Значит, я уже не успею.

Тогда он пригласил ее на чашечку кофе в свое ателье, оборудованное в старом фургоне, где повсюду лежали эскизы и модели, а также стояли два потертых кресла, в которых они и устроились.