Зита и Гита - страница 28

стр.

Ей очень нравилось выступать. Рака был превосходным учителем и партнером и, кажется, любил ее. Но она не отвечала на его ухаживания. Ей даже и в голову не приходило, что она сможет полюбить его, хотя Рака был видным парнем.

Гита замечала, как многие из зрительниц буквально пожирали его глазами, их страстные взоры, подернутые туманом желания, устремлялись на него.

На крыши низких домов опустился вечер. Двурогая луна сменила на небосклоне дневное светило.

На пороге сидела Лила и деревянным пестом-толкушкой растирала в глубокой глиняной миске кориандр, кардамон, мускатный орех и черный перец.

— Отчего ты не зашла в храм, Гита? — спросила она спокойно.

— Я недавно была. На рождение Кришны, ты же знаешь об этом, мама, — беззаботно бросила Гита и добавила: — Я хочу есть.

— За что ты обижаешь бедного парня?

— Раку?

— Кого же еще? Замуж бы выходила за него. Он парень что надо. Красавец и мастер на все руки. А как поет и читает стихи, грамотный. С матерью ведь целый век не проживешь. Девушка должна иметь мужа. Не звучит лютня, дорогая дочка, без струн, и не катится повозка без колес, а женщина несчастлива без мужа — пусть у нее сотня родичей, — со вздохом и морализаторски поучала мать Гиту.

Гита и сама понемногу начинала чувствовать это. Некое ощущение одиночества без всякой на то причины, особенно по вечерам, закрадывалось в сердце девушки.

Ей становилось все теснее и теснее в этой мрачной лачуге. С детства привыкшая целыми днями бегать и играть на улице, она и теперь не могла подолгу находиться дома.

— Никогда я не выйду за него замуж, — выпалила Гита, держа в руке спелый плод манго.

— Останешься старой девой?

— Да, и останусь. Выйти замуж не напасть, лишь бы замужем не пропасть, — отчеканила Гита, изогнувшись в тонкой талии и качнув круглыми бедрами, отбросила черную тяжелую косу с груди, упругой и тугой, как пенджабский лук.

В переулке раздавался мужской голос. Это напевал Рака. По голосу чувствовалось, что он изрядно выпил.

— Все деньги наверняка просадил в кабаке с дружками. Сколько же у него прилипал, — вздохнула Лила.

— Сам виноват, пьяница несчастный, — с веселой жестокостью проговорила Гита. — Я делаю основной сбор. А он? Ходит, как увалень и бубнит свои прибаутки. Надоело слушать. Паяц!

— А ты кто? И кто бы ты была без него, дочка? Ты должна его благодарить, как отца родного, — увещевала мать.

— А где мой отец? Кто он, мама?

— Я же тебе говорила, он умер, Гита, — сказала с тревогой в голосе Лила. — Замуж ты не хочешь. А, может быть, ты ждешь принца?

— Как ты догадалась, мама, конечно, я жду принца на белом коне. И я уверена, он явится. И очень скоро. Это я тебе говорю, я, Гита — прозорливая цыганка и богиня Апсара.

Тот дурак — не беда, зато трезв всегда,
Пьяный проспится, а дурак никогда,—

слышалось громкое пение.

Рака, качаясь, шел к дому Гиты, но в темноте он с трудом различал его.

Дом, качаясь, идет навстречу,
Сам качаешься, черт возьми,—

декламировал Рака стихи русского поэта, имени которого не знал, но эти строки запали в его память, и он часто повторял их во хмелю.

— Привет великой актрисе, новоявленной Таваиф! Гита, предстань пред мои светлые очи! Твой повелитель и верный раб у твоих ног! — заплетающимся языком произнес Рака, и его широкие плечи заняли весь проем двери.

Он стукнулся лбом о притолоку и заметил, покачнувшись:

— Да, красавица, двери, ведущие в вашу опочивальню, слегка маловаты. Тебе, Гита, надо жить во дворце, а не в этой дыре.

— Рака, осторожнее на поворотах, — предупредила Лила. — Это не дыра. Это — дом почтенных людей.

— И твои очи не такие уж светлые, чтобы мне являться перед ними, — добавила, смеясь, Гита.

— Да-да, прошу покорнейше прощения. Мне показалось. Лила, вы, как всегда, разумны и рассудительны. А вот Гита — не такая. Гита! Скажи ласковое слово бедному одинокому сироте! — воскликнул Рака, и взор его подернулся туманной дымкой.

Я несчастен и мерзок себе, сознаюсь,
Но не хнычу и кары небес не боюсь.
Каждый божеский день, умирая с похмелья,
Чашу полную требую, а не молюсь! —

покачиваясь, Рака прочел и еще несколько газелей Омара Хайяма и Гафиза: