Златоград - страница 13

Степан купался в шуме аплодисментов, болтая руками возле пола. Его не освистали, его приняли, это было приятно. «Нам сладок яд рукоплесканий. Сам Пушкин не чурался их, — подумал поэт, привычно трансформируя мысли в стихи. — Сор поднял с пола без исканий. Вот так рождается наш стих».

Поэту подарили цветы от лица общественности, от того же лица выразили благодарность и с почетным эскортом проводили к столику. Степан сразу же отдал цветы Лире. Потом хозяйским жестом подозвал официантку Нину, заказал рюмку коньяку и попросил счет.

Тут снова возникла распорядительница и вручила поэту конверт, сказав, что это — гонорар за выступление. От нашего (она подчеркнула) мецената. Степан стал отказываться, говоря, что он выступал на общественных, так сказать, началах и вообще…

— Вот чудак, — сказал Амур. — Бери. Ты же заработал. Никогда не отказывайся, когда дают. Дают — бери, а бьют — давай сдачи. Закон жизни. Сечешь?

— А кто меценат-то? — спросил поэт, принимая конверт из горячих рук распорядительницы.

«Роман Львович Киллеровский», — прошептала та и скользнула вбок, и Степан столкнулся взглядом с меценатом, сидевшим со своей свитой в самом начале большого зала. Род электрического разряда прошил бедное тело поэта, встретившего холодный немигающий взор убийцы. Меценат был суров, спокоен и загадочен, как все спонсоры. Рядом с ним сидела (не считая шестерок) дьявольски красивая девушка с золотистыми, как пучки света, волосами. Её красота была подобна вызову или удару кнутом. Облик Лиры стал меркнуть, как меркнет сияние луны при восходе солнца. Чтобы не допустить этого, Степан дал зарок себе, больше не смотреть в ту сторону.

Прежде чем положить конверт в карман, поэт откинул его незапечатанный клапан и, раздвинув двумя пальцами бумажные стенки, мельком заглянул внутрь. Чего греха таить, сердце его радостно екнуло, когда в конверте обнаружились примерно десятка два бело-зеленых купюр солидного достоинства. Да, братцы, это была валюта! «Вот он, мой первый валютный гонорар, — тепло подумал Степан Одинокий, — и, надеюсь, не последний».

Не чинясь, он показал свой сумасшедший заработок Лире, и та от всей души (было видно, что искренне) стиснула ему руку и пожелала творческих успехов. В ответ растроганный поэт горячо поцеловал протянутую дружескую руку.

— Мои поздравления, маэстро, — несколько развязно сказал Амур, развалясь на стуле, намеренно принижая торжественность момента, поскольку, как все дети, не любил светских церемоний и стремился к неформальному общению. — Одолжи немного зелени, приятель, на рассаду. Отдам, когда постригу купоны.

— Одолжу, когда подрастешь, — счастливо улыбаясь, ответил Степан, пряча деньги во внутренний карман пиджака и застегивая карман на пуговицу.

— Вы задолбали меня со своим ростом, — притворно обиделся мальчик. — Сказал же — уже начал расти.

Официантка Нина принесла заказанный коньяк и затребованный счет. Степан с удовольствием тяпнул рюмочку коньяку и благодушно воззрился на официантку.

— Как платить будите, — спросила Нина, держа руки в кармашках белого полупрозрачного передничка, — наличными или трудоднями?

— Наличными, — ответил богатый поэт и удивился про себя тому, к каким архаичным видам оплаты прибегают порой губернаторы некоторых областей, из-за нехватки наличности.

— Он расплатился по счету, и сверху добавил Нине на чай, кофе и хлеб с маслом.

Шествуя по залу со своей компанией к выходу, Степан подумал о меценате, о том, что его, видимо, следует поблагодарить за щедрость, но так, чтобы не унизиться до лести. «Хрен вы увидите мой прогнутый позвоночник», — сказал про себя Степан, вежливо кивнул меценату и улыбнулся перекошенной улыбкой. Меценат ответил тем же. Поэт не посмел второй раз взглянуть на женщину своего благодетеля. Не потому, что боялся вызвать неудовольствие последнего, а потому, что дал себе такой зарок. И вообще, подумал он, у нее слишком чувственный рот, еще неизвестно, какие места на теле спонсора целует этот алый бутон.