Злодейство Торжествует - страница 11

Гробе позвонил в налоговую службу, а затем в Филадельфию, чтобы отменить конференцию.

Хеллер по другому телефону разыскал мисс Симмонс, сказал ей, что она замечательно поступила, и попросил отменить демонстрации во всем мире против ядерной угрозы, так как нефтяные компании твердо пообещали обезопасить электростанции.

"Значит, мы победили! – вскричала она. – О, Уистер, я вам буду вечно благодарна. Какую радость вы доставили мне и всему миру!"

Эпштейн по другому телефону разыскивал по домам президентов банков и брокеров, желая убедиться, что будут осуществлены обе группы сделок с предварительной премией.

Гробе потыкал кнопки звонков, вызывающих домашнюю прислугу, которая с момента прибытия национальной гвардии пряталась по разным углам.

Вошел напуганный дворецкий. Гробе указал на тело, лежащее на кушетке, и сказал:

– Отправьте это тело в местный морг. Попросите их выдать свидетельство о смерти и привести покойника в порядок. Это будут просто семейные похороны. Во всяком случае, оплакивать его никто не собирается. – Он повернулся к Хеллеру: – Во всем мире у него не было ни одного друга. Даже я не был таковым. У него были только деньги.

Хеллер взглянул на труп. Покойник незряче, как рыба, смотрел в потолок. Делберт Джон Роксентер-старший, человек, погубивший сотни миллионов жизней и едва не погубивший планету, лежал без всяких признаков жизни. Нет, оплакивать его не станет никто.

Если он также навредил Роксентеру, – проговорил Ломбар Хисст, – я разорву Вселенную на куски, но найду и убью его!

Жезл королевского офицера, который он держал в руках и разглядывал, сам по себе не являлся оружием. Это был церемониальный жезл, подарок от семьи и товарищей, когда выпускник Академии возносился, приобретая завидный и почетный статус офицера Флота. Он был согнут, как если бы им воспользовались для нанесения удара. Его нашли в спальне императора той роковой ночью. На нем, выгравированное на струящемся волтарианском языке, значилось имя: Джеттеро Хеллер.

Ломбар сидел в передней императора. Он с отвращением разыгрывал свою шараду. В Дворцовом городе восстановили власть и порядок, и внешне все выглядело достаточно хорошо. Но спальня за стенкой пустовала, и Ломбару приходилось притворяться, чтобы другие поверили, будто его величество все еще находится там.

Перед ним стояла проблема: он не мог, как планировал, объявить, что монарх умер и не оставил наследника престола. Это открыло бы двери Ломбару Хиссту для захвата короны – проще говоря, для дворцового переворота. Такого – чтобы простолюдин взошел на трон – на Волтаре прежде никогда не случалось, но на Земле бывало много раз и послужило Ломбару образцом.

Сейчас он не мог объявить об этом по двум простым причинам. Первая заключалась в том, что у него не было тела, которое он мог бы представить медикам, а вторая – в том, что он не располагал знаками власти: короной, монаршей цепью и королевской печатью.

Уже более недели он боролся с этой проблемой, артачась в своих амбициях. Хисст даже подумывал, не добыть ли где-нибудь какое-нибудь тело для предъявления его публике, но он не мог этого сделать, так как, согласно волтарианскому закону, монарх не считался умершим до тех пор, пока сотня врачей и сотня лордов не осмотрят тело со всей придирчивостью и не установят несомненный факт смерти. Хиссту, в силу его параноидального характера, никак не улыбалась возможность подкупа двухсот человек, с тем чтобы никто из них не смог шантажировать его, пока он был жив.

Шеф Аппарата подумывал и о подделке регалий, но не не знал состава сплавов короны. Этот священный предмет был настолько древним, что о нем не сохранилось никаких исторических записей. Не имелось даже его чертежа. На цепи красовались хорошо известные жемчужины, и невозможно было приобрести подделки, не насторожив любого ювелира в королевстве. Печать была украшена редчайшим алмазом весом в десять фунтов, а способы гравировки на нем давно уже забылись. При мысли о том, что он будет штамповать бумаги и вдруг кто-то скажет: "Это не государственная печать!" – у Хисста кровь застывала в жилах, ибо за доказательством подлога следовало право любого благородного собрания убить его на месте.