Змий - страница 26
Дверь ему открыл длинный белобрысый парень. Открыл и заморгал глазами.
— Привет, отче! Тебя здесь ждут?
За его спиной на голубенькой стеночке прихожей красовался огромный красный плакат с портретом Лодомиро Эрнандеса. Сенатору случалось несколько раз разговаривать с ним. У него было жирноватое лицо с пухлыми синими щеками. А художник изобразил его, подобным маске из раскаленного гранита. Сенатора передернуло от фальши. Как это могло оказаться в доме Ширли?
— Я издалека, — сказал он. — Ширли дома?
— Дома, — сказал парень, обернулся и закричал: — И все равно твой Шанфро дурак!
— Откровение для сопляков! — донеслось из комнаты. — Кто там? Это ты, Алиш?
— Нет, это к Ширли, — ответил парень. — Ширли, это к тебе.
На пороге комнаты появилась Ширли. Боже, как она была прекрасна! В руках у нее покачивался длинный белый цветок.
— Здравствуйте, — сказала она и удивилась. — Вы?
— Здравствуйте, Ширли, — сказал сенатор и с дрогнувшим сердцем выпалил уже год как приготовленную ложь: — Я здесь проездом. И вот решил зайти. Я помешал?
— Нет, нет. У меня сегодня сборище. Познакомьтесь, это Йонни. Йонни Лундвен. Он сегодня держит стол. Хотите есть?
— Хочу.
— Яичница с ромом, — гостеприимно предложил Йонни. — Королева вечера. Невкусно, но безвредно. И коктейль «Мертвое море».
— Он из Упсалы, — сказала Ширли. — Пишет работу об Алквисте.
— Алквист ел ржаной хлеб и говядину, — пояснил Йонни. — Коровы паслись на божьих лугах. Во ржи и говядине жил бог. Бог вдохновлял Алквиста. А мы все, и Джус в особенности, — слышишь, Джус! — мы жрем клетчатку, вспухшую на мочевине. Джус, ты обречен. Сколько ни тужься, ты родишь не мысль, а препарат.
— Твой Алквист складывал книги из камней, — донеслось из комнаты.
— Йонни, берись за яичницу, — сказала Ширли и протянула сенатору руку.
— Пойдемте, я вас познакомлю. Дивные ребята!
— Это были божьи камни, — пробурчал Йонни, открывая дверь на кухню.
Пол на кухне был серо-голубой, блестящий, такой же, как лестница в доме Маземахера. Как же это он изготовил ее из П-120? Нет, это не П-120, это что-то другое. Впрочем, он говорил, что умничка — это целый класс веществ. Да это и несущественно. Пусть это будет сверхпэйперол, назовем его так. И с помощью этого сверхпэйперола немощный старик, раздираемый психозом вины и страха, избирательно навязывает окружающим во всяком случае желаемое эмоциональное состояние. Но откуда у него кассета? Откуда лестница? Не в кладовке же он их сотворил? От Сидар-Гроув до Бетлхэм-Стар километров двести. Вряд ли это случайная близость. Похоже, что Мэри-Энн ездит не только в магазины. Он, видимо, сильный человек, этот Маземахер. В Сидар-Гроув у него есть друзья. Им ничего не стоило соорудить ему желанный оборонительный пояс с добротным камуфляжем. Восемьдесят против двадцати, что это так. Но здесь-то на полу, надеюсь, не сверхпэйперол!
Левую сторону комнаты занимала огромная книжная полка. Окно во всю стену, перед ним торшер и столик. Справа на диване теснились трое молодых людей, а спиной к столику на вертящемся кресле сидела черноволосая девица с некрасивым монгольским лицом.
— Это Джон, — сказала Ширли, представляя его своим гостям. — Он устал с дороги, и не вздумайте его щипать.
Дверь во вторую комнату была открыта. Там было темно, но оттуда доносилась тихая необычная музыка.
— Джон. А что он может? — спросил один из сидящих голосом оппонента Йонни Лундвена. Это был огромный детина, занимавший половину дивана.
— Решать, — кратко ответила Ширли.
— За себя или за других? — продолжал допрос детина.
— Джус, если ты не заткнешься, я изжарю яичницу на твоей морде! — заревел из кухни Йонни Лундвен.
Сенатор принял бой.
— А разве можно делать одно без другого? — дружелюбно осведомился он.
— Папочка учил меня не встревать в чужие разговоры, — сладко сказал Джус.
— Джус, не хами! — возмутилась черная девица.
— Он был совершенно прав. Тебе нельзя этого делать, — серьезно сказала Ширли и показала цветком на черную девицу.
— Это Консепсьон Вальдес, лучшая поэтесса Америки.
— Коней, — кивнула девица. — Здешняя собачья кличка — Коней. Консепсьон