Знахарь - страница 5
– Я знаю, что справлюсь! – уже увереннее отвечал Филипп.
Он сидел с Павлом на кухне после утомительной и тяжелой работы в лесу. Они валили деревья. Так как Филипп отказался жить с Глашиной семьей, пришлось запасаться дровами на два дома.
– Василиса рожает! – возбужденно крича, влетела в дом Глаша. Филипп вскочил, опрокинув на себя миску с хлебом.
– Тише ты! – шикнул на нее Павел.
– Как это тише?! Баба того и гляди родит прямо на улице… – начала оправдываться Глаша.
– На улице?! – от негодования и удивления Филипп остановился, забыв, куда направлялся. Глаша, как бы извиняясь за Василису, потупила взор и ответила:
– Муж-то ейный тоже в лес пошел, за дичиной, а она решила сама скотину накормить, вот и вышла.
– Совсем ополоумела, дурная баба? – возмутился Павел. – А вы что ж глядите?! Помогли бы ей!
Филипп выскочил из дома и направился к Василисе, сопровождаемый толпой галдящих баб. Его статная, высокая фигура заметно выделялась в приближающейся толпе, и Василиса облегченно вздохнула:
– Наконец-то все кончится…
– Нет, милая, все только начинается, – ответил он и поднял ее на руки.
Василиса хотела провалиться сквозь землю, чтобы скрыть смущение и стыд, который испытывала пред этим молодым и красивым лекарем. Боли она не чувствовала. Странно, но как только Филипп склонился над ней, боль куда-то улетучилась, осталась только нереальность, ускользающая из сознания и не поддающаяся воле.
Василиса приехала в хутор Ближний несколько лет назад с мужем. Тогда она и заметила Филиппа. Частенько она сталкивалась с ним у колодца или у Игнатия, когда приходила к нему за снадобьями. И всегда смущалась при виде этого статного красавца. Каштановые волосы, серые глаза, нежные, словно девичьи, губы и сильные мужские руки – и это еще не все достоинства Филиппа, за которые он ей нравился.
Но никому и никогда она не могла открыть своего сердца. Выданная замуж совсем девчонкой за нелюбимого и почти не знакомого ей человека, она молча терпела превратности жизни, а тут позволила себе одну-единственную слабость – любить! Любить сильно, глубоко и искренне. Увы, Филиппу это не дано узнать.
Когда-то давно цыганка нагадала ей, что смерть к ней придет от любимого человека. Им для нее был муж, которого она и боялась, и уважала, и, может, свыклась, принимая обязательность отношений за любовь. Своего Мишу она терпела, конечно, как же по-другому? Но и знала, что на все пойдет Мишка, коли что не по его будет.
Бить – бил Василису много раз. Смирилась она с гаданьем и решила, что никуда от судьбы не уйдешь.
– Терпи, милая, стерпится – слюбится, – уговаривала ее тетка, единственный родной ей человек.
– Как же так, тетя? – плача от безысходности, спрашивала она накануне свадьбы.
– Вот так, доченька, – только и отвечала она, нарочито горько вздыхая. Наговорила Василисе о каких-то деньгах, якобы занятых у Мишкиного отца. Короче, так и подталкивала девушку саму принять решение. И Василиса, будучи человеком святой наивности и простоты, в знак благодарности, что помогали Петровы тетке, выскочила замуж.
Рано Василиса лишилась родителей, потому сиротку и взяла к себе тетка. Полячка эта была бабой хитрой и расчетливой. У самой дочь на выданье, и Василису держать рядом со своей она не хотела. Вдруг женихов выгодных уведет?! Ведь и красива, и хозяйка хорошая… Вот и отправила с Мишкой куда подальше, с глаз долой.
Вся прошлая нерадостная жизнь предстала перед глазами Василисы, когда она лежала на огромной и чистой кровати в убранной и приятно пахнущей травами комнате Филиппа.
«Интересно, сколько девок перебывало у него в постели?» – некстати задала она себе вопрос, и тут, словно в наказание за нелепые мысли, почувствовала такую сильную боль внизу живота, что закричала:
– Мама!!! Мамочка! Господи! Филипп, сделай же что-нибудь!
Филипп обернулся. В дрожащей руке он держал шприц. Капли пота скатывались по носу и падали на пол. Он подошел к ней и стал успокаивать. Голос его дрожал. Он не знал, куда деть глаза.
«Почему деду так легко удавалось справляться с этим?!» – спрашивал он себя. Он вспоминал деда в такие трудные моменты. Тот без всякого страха принимался за дело, успокаивая больных своим тихим голосом и твердой верой в успешный исход. Он же никак не мог сосредоточиться. Женщина с мольбой смотрела на растерянного Филиппа.