Знак Калта - страница 74

Взгляд лейтенанта был серьезен и тверд.

– В таком случае благословенная? – спросила она, легко поняв его и в то же время

ободрив.

Стало быть, она тоже следовала «Лектицио Дивинатус». Бланшо кивнул.

– Благословенная, – согласился он. Если рассматривать спасение как чудо, то во

временном провале не было совершенно ничего необъяснимого.

Меллисен кивнула.

– В таком случае, раз вас уберегли, значит, вы тут по какой-то причине, – сказала она. –

Зачем бы вас спасать ради медленной и напрасной смерти здесь?

– В этом не было бы смысла.

– Именно. У вас есть предназначение по ту сторону этого заваленного туннеля. А значит я

должна верить, что оно есть и у прочих из нас. Ваше присутствие здесь дает нам надежду.

– Нам?

– Имеющим глаза, чтобы видеть, – произнесла она и улыбнулась. В этот момент солдат с

боевыми шрамами исчез, и на его месте появилась преданная соискательница света Бога-

Императора. – Мы не одни, – хлопнула она Бланшо по плечу, – и мы выберемся.

– Да, – произнес он ей вслед, – выберемся.

Он снова поволок салазки, и теперь те казались легче. И вот тогда-то, когда он узрел

первый проблеск возможного светлого будущего с начала войны, /темное и готовое/ это и

произошло.

Бланшо моргнул, прогоняя фрагмент мысли, но затем /голос из бритв, иглы по кости/

услышал шепот. Он остановился. Возможно, это было эхо скрежета салазок по каменному

полу. Может быть, игра воображения.

Бланшо подумал о шепоте, но это точно было что-то другое. Никакой шепот не мог бы так

звучать. Бланшо оглядел помещение. Над грудами битого камня играло холодное сияние

угасающих осветительных сфер. Никого не было. Дверь на другом краю зала выходила в

другой туннель, который вел обратно к основной части остатков аркологии.

Следующим стал крик. Это был вой отчаяния, злобы, разочарования и бесконечной

агонии. По позвоночнику Бланшо поползли мурашки. Кожа сжалась от неожиданного

холода. Он затаил дыхание, силясь расслышать хоть что-то сквозь оглушительный стук

собственного сердца и отчаянно желая не услышать ничего.

На его молитву ответили. Вопль не повторялся.

Спустя минуту сердце перестало пытаться пробить себе дорогу наружу из груди. «Идиот»,

– подумал Бланшо. Встревожился из-за крика. В этой обители страдания обычно более

тревожно становилось, когда крики прекращались.

Его испугало звуковое воплощение боли товарищей-беженцев. Собственная трусость

вызвала стыд.

Как и бесчувственность.

Бланшо принял решение искупить вину, проведя после смены час в медицинском центре, помогая Талу Верлуну. Обозначение было дано по необходимости, а не в силу реального

положения дел. Аркология являлась одной из старейших на Калте, а также одной из

самых маленьких – хотя под землей провели обширные строительные работы, в качестве

больших фрагментов комплекса использовались уже существовавшие соты природных

пещер. Несмотря на строительство жилых комплексов и вспомогательных сооружений, эта аркология в первую очередь являлась не жилым центром. Это был архив, хранилище

бюрократических, административных и технологических мелочей, которые струились из

крепости Калкас и города Нумина как неизбежный побочный продукт существования этих

центров, будто дым от огня. Записи необходимо было собирать, а историю сохранять, но

желательно не образуя нагромождений, мешающих созданию новых записей и истории.

Так что ненужную, но драгоценную информацию отсылали в это хранилище размером с

город, где костяк адептов обрабатывал входящий поток и время от времени предпринимал

безуспешные попытки каталогизировать эту бесконечность ради того дня, когда появится

кто-нибудь – хоть кто-то – кому будет нужна налоговая запись десятилетней давности.

Бланшо слыхал рассказы, что в минувшие годы был один наивный куратор, который не

просто убедил себя, что здесь золотая жила будущих экспонатов Голофузикона, но еще и

провел в равной мере ошибочную и навязчивую кампанию, чтобы воплотить мечту в

жизнь.

Теперь эта мечта обратилась в пепел и пыль. Пепел от пламени, вспыхнувшего по всей

аркологии, когда сражения в Нумине терзали поверхность и то, что под ней находилось.

Пыль, которая собиралась на записях, навеки скрытых от людских глаз.