Знак розы - страница 38

— Может, ты сначала выслушаешь меня, маленькая дурочка, прежде чем делать поспешные выводы относительно Майлза? Я рассказываю тебе о том, чего он не сделал, и только из-за своей маленькой сестренки.

— Я слушаю тебя, — сказала Мэри, делая глубокий вдох, чтобы успокоиться.

— Он мог отдать землю под сахарный тростник. Один плантатор из Нового Орлеана приезжал к нему сразу после того, как ты уехала, и сделал очень заманчивое предложение. Майлз отказал ему, как и моему отцу. Папа хотел взять плантацию в аренду и на десять лет засадить ее корабельными соснами.

Мэри потеряла дар речи. От изумления глаза полезли на лоб. С трудом проглотив комок в горле, она наконец выговорила:

— Если бы он это сделал, восстановить плодородие земли уже не удалось бы.

— Неужели это стало бы для тебя трагедией? — Перси убрал левую руку с рулевого колеса и накрыл ею ладонь Мэри. — Хлопок - это вчерашний день. Сейчас все только и говорят, что о синтетических волокнах. Другие страны начинают борьбу за рынок, которым слишком долго в гордом одиночестве владел Техас. И, если тебе этого не достаточно, хлопковый долгоносик подчистую уничтожил всходы на юге «хлопкового пояса».

— Перси... Перси... — Мэри отняла руку. — Перестань, прошу тебя! Ты не понимаешь, что говоришь! Боже мой, что здесь происходит?

Перси не сводил глаз с дороги. Через несколько минут он произнес, по-прежнему не глядя на Мэри:

— Мне очень жаль. Поверь, мне искренне жаль.

— Да уж, тебе остается только сожалеть, — язвительно парировала она. — Подумать только, твой отец решил воспользоваться ситуацией и предложил Майлзу - доверчивому, беззащитному Майлзу - выращивать строевой лес. Но я обещаю тебе, Перси Уорик, что скорее четвертого июля в Хоубаткере температура опустится до нуля, чем хотя бы одна сосна Уориков пустит корни в земле Толиверов!

Она была так зла на него, что ее буквально трясло от гнева.

Перси резко затормозил, подняв клубы пыли, и «пирс-эрроу» замер под протестующий визг шин. Перепуганная Мэри инстинктивно потянулась к ручке двери, чтобы выскочить из машины, но Перси схватил ее за запястье, а другой рукой сорвал с лица очки. Мэри еще никогда не видела его взбешенным, и это зрелище повергло ее в шок. Она вдруг вспомнила, как Беатриса рассказывала ее матери о том, как страшен бывает в гневе Перси. «Он нечасто выходит из себя, но когда это случается, только держись! Губы у него крепко сжимаются, превращаясь в стальной капкан. А какой он сильный! Слава Богу, мой мальчик никогда не гневается просто так, а только когда имеет к этому все основания...»

Имеет к этому все основания...

— Не смей думать, будто мой отец руководствовался личными мотивами, — произнес Перси сквозь зубы. Его глаза, словно льдинки, сверкали на раскрасневшемся лице. — Если ты и впрямь так считаешь, значит, ты еще тупее, чем я предполагал.

— Это емуследовало подумать, прежде чем обращаться с подобным предложением. Он понимал, что значил хлопок для моего отца. Именно поэтому папа завещал Сомерсет мне, а не Майлзу!

— Быть может, мой отец надеялся, что одержимость Вернона Толивера не перейдет к тебе. Быть может, он думал, что раз ты женщина, то тебе нужно что-нибудь еще помимо уничтоженной долгоносиком плантации. Быть может, он решил, что раз ты все равно выйдешь за меня замуж, то рано или поздно на месте Сомерсета будет лес.

У Мэри отвисла челюсть.

— Что?

— Ты прекрасно меня расслышала.

— Что... я выйду за тебя замуж? — Ошеломленная, Мэри уставилась на Перси во все глаза. — На месте Сомерсета будет лес? Ты шутишь, наверное?

— Разве это похоже на шутку?

И он потянулся к ней. А она была настолько поражена нелепостью его предположений, что рот у нее оставался открытым до тех пор, пока Перси не закрыл его поцелуем. Мэри стала бороться, отталкивая его и возмущенно визжа, но все было тщетно. Женщина, сидевшая глубоко внутри нее, предала целомудренную девушку, сумевшую устоять перед домогательствами Ричарда, и пробудилась к жизни под натиском Перси. По жилам Мэри побежал огонь, чувства обострились. Осторожность и приличия развеялись как дым и отступили под напором влечения к нему, и Мэри с радостью приветствовала его вторжение настолько, насколько позволяла их одежда. Наконец она обессиленно обмякла в его объятиях, отдавая себе отчет в том, что ее дорожный костюм измялся, прическа растрепана, губы распухли и горят, а шляпка слетела с головы и валяется где-то на дороге.