ЗНАК ВОПРОСА 1995 № 03 - страница 41

«Померещилось»…

Вспомним: кто был непревзойденным мастером иллюзий? Кто искушал Иисуса, показывая ему «все царства мира и славу их»?

Сатана.

«Воланд махнул рукой в сторону Ершалаима, и он погас…»

А Иешуа?.. Родился не в Вифлееме, а в Гамале — «на севере». Но библейский север — сторона дьявола: «Выше звезд божьих вознесу престол мой, и сяду на горе в сонме богов, на краю севера». Иешуа назван «бунтовщиком» и «мятежником» — аллюзия на бунт Люцифера и апокалиптическую «Войну в небесах». С библейским «змием» и «драконом» роднит его и то, что он назван «обольстителем народа». Отчетливо прозвучало и слово «лжец». Эго же атрибут сатаны: «лжец и отец всякой лжи»! «Утренней звездой» назвал себя Иисус в «Откровении». Но Венера — звезда Люцифера! Не случайно Венера трижды поминается в романе, а в конце главы «Погребение» «на другом конце неба было видно беловатое пятнышко утренней звезды»!

…Снята первая печать: Иешуа и Воланд — это одно. «Два в одном — всего три», — говорят оккультисты Востока и Запада. Божественная Триада. Воланд пытается объяснить это Левию Матвею — впрочем, без малейшей надежды на успех: «Что бы делало твое добро, если бы не существовало зло?»

… Если в тексте есть тайный сюжет, то все «внешнее» — камуфляж. Мистификация. Похоже на шахматную доску, укрытую платком. Фигуры угадываются: вот — конь, это — король… Но какой — белый, черный? Все они — ряженые.

Внешний сюжет «Мастера…» выдержан в парадигме христианства — от страстей Голгофы до народных суеверий о «нечистой силе». Христианскую мысль движет оппозиция Иисуса и Сатаны. Или — или… Единый космос рассыпался на мельчайшие осколки в разбитом зеркале биполярного отражения. Вот почему в булгаковском романе все разбито — стекла, зеркала, часы, витрины, дорожный знак, пенсне… «Мелькнула луна, но уже разваливаясь на куски…», «ломаное солнце» сверкает в тысячах окон…

Но те, кто записывал, «ничему не учились и все перепутали», — убеждает нас Иешуа, ставший Воландом. «Все едино» — совсем не христианская мысль. Сквозь тонкий флер ершалаимской драмы явно просвечивает нечто иное…

Начало романа — спор о существовании Иисуса. «Невежественный» Иван изобразил Христа «ну совершенно как живого», а «образованный» Берлиоз утверждал, что Иисуса никогда не было в живых. «Нет ни одной восточной религии, — говорил Берлиоз, — в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога…» Он вспомнил Озириса, Таммуза, Мардука, Вицлипуцли, Атгиса и целый ряд других Спасителей, демонстрирующих поразительное сходство в обстоятельствах рождения, жизни и смерти. Христиане не придумали ничего нового, и сама история казни Христа — «простые выдумки, самый обыкновенный миф». Берлиоз исправно повторяет главный довод «образованных» атеистов — но зачем? Здесь — момент истины: редактор в чем-то ошибся, и его голова незамедлительно покатилась по булыжнику Бронной.

«Самый обыкновенный миф»?..

«Мифы суть сосуды, — учил Платон, — носители великих истин, весьма достойных, чтобы их искали».

Кажется, яснее не скажешь! Но мы высокомерно уподобляем древних маленьким детям: громыхнул гром — видно, кто-то очень большой ударил своей дубиной. Либо — олицетворение природных циклов. Боги как персонажи сельхозкалендаря: праздник Диониса — к сбору винограда…

«Мифы суп, сосуды…»

Образованный читатель увидит в романе массу аллюзий на мифы индийские, иудейские, греческие, иранские, египетские, скандинавские… Нужно только различить знакомые символы в пестром узоре внешнего сюжета. Этот первый слой скрытых образов «Мастера…» еще достаточно прозрачен. Единственная трудность состоит в том, что знаки и атрибуты каждого из богов угадываются в словах и действиях многих персонажей, прячутся в самых неожиданных закоулках текста. Известно увлечение Булгакова магией букв и чисел, и в своем последнем романе писатель виртуозно выстраивает шарады из нот, цифр, цветов, минералов, металлов, растений, животных и т. д.

…В самом начале романа и почти в конце Воланд как-то немотивированно хохочет. Бесполезно искать здесь «психологию» — это символ. Заметим, что слово «хохот» употреблено четыре раза. Немотивированный повтор слова — верный признак шифра. Иван называет таинственного незнакомца «заграничным гусем»: хохочущий гусь — намек на древнеегипетского гуся-демиурга, Великого Гоготуна, снесшего золотое яйцо Вселенной. Хохот — его божественный атрибут, поэтому Воланд «никого не испугал и смехом этим не удивил». Не случайно маг и его свита поселились в квартире ювелира Фужере — Булгаков намекает на знаменитого Фаберже, чьи золотые пасхальные яйца украшают лучшие музеи мира.