Знак Вопроса 1998 № 03 - страница 8

Восхождение по лестнице чинов и званий продолжается. 1 февраля 1798 года Алексей Петрович Ермолов получает чин подполковника.

Оторванный в связи с назначением в Несвиж от друзей и знакомых, Алексей Петрович пытается восполнить недостающее общение в переписке с близкими ему по духу людьми.

Позволю себе процитировать полностью одно из его писем той поры, сыгравшее роль запала в последующих событиях, определившее его судьбу на несколько последующих лет.

13 мая 1797 года Ермолов пишет из Несвижа единоутробному брату А. М. Каховскому:

«Любезный брат Александр Михайлович. Я из Смоленска в двое суток и несколько часов приехал в Несвиж. Излишне будет описывать вам, как здесь скучно. Несвиж для этого довольно вам знаком. Я около Минска нашел половину нашего баталиона, отправленного в Смоленск, что и льстило меня скорым возвращением к приятной и покойной жизни; но я ошибся чрезвычайно; артиллерия вся возвращена была в Несвиж нашим шефом или лучше сказать Прусскою лошадью (выделено курсивом. — Ю. Р.), на которую надел государь в проезд орден 2-го класса Анны. Нужно быть дураком, чтобы быть счастливым; мне кажется, что мы здесь весьма долго пробудем, ибо недостает многаго числа лошадей и артиллерию всю починять надо будет. Я командую здесь шефскою ротою, думаю с ним недолго будем ходить, я ему ни во что мешаться не даю, иначе с ним невозможно. Государь баталиону приказал быть здесь до повеления, а мне кажется уже навсегда. Мы безпрестанно (так! — Ю. Р.) здесь учимся, но до сих пор ничего в голову вбить не могли, и словом, каков шеф, таков и баталион; обеими похвастать можно, следовательно и служить очень лестно. Сделайте одолжение, что у вас происходило во время приезду Государя, уведомьте, и много ли было счастливых. У нас он был доволен, но жалован один наш скот (выделено мною. — Ю. Р.). Несколько дней назад проехал здесь общий наш знакомый г. капитан Бутов; многие его любящие, или лучше сказать, здесь все бежали к нему навстречу, один только я лишен был сего отменнаго счастья, должность меня отвлекала; но я не раскаиваюсь, хотя он более обыкновенного мил был. Поклонитесь от меня почтеннейшему Вырубову, Каразцову, тоже любезному Тредьяковскому, может и… Бутлеру; хотел писать на итальянском диалекте (значит, А.П.Е знал и итальянский?! — Ю. Р.), но нет время, спешу, офицер сию минуту отправляется. Однакож с первым удобным случаем ему и Гладкому писать буду, Мордвинову тоже; я воображаю его в Поречье и режущегося со своим шефом, как в скором времени надеюсь резаться со своим; но он еще меня счастливей, он близко от Смоленска, от вас, которые можете разогнать его скуку, а я имел счастье попасться между такими людьми, которые только множить ее могут. Вспомните обо мне Бачуринскому, Стрелевскому и всем тем, которые меня не совсем забыли. Прощайте.

Проклятый Несвиж, резиденция дураков».

Как ни странно, но именно это письмо сыграло дурную роль в жизни Алексея Петровича. Именно потому оно приведено здесь полностью. Но если вы были при его чтении невнимательны, прочтите еще раз! Прошу вас. Ведь оно повлекло за собой арест Алексея Петровича, последующее многомесячное одиночное заключение в Алсксеевском равелине Петропавловской крепости, а затем — пожизненную ссылку в костромские леса, в дебри, где в свое время Иван Сусанин погиб вместе с польскими захватчиками!

Почему же письмо вызвало столь суровое наказание?

Вероятно, полезно напомнить читателю, что Екатерина II скончалась в ночь с 5 на 6 ноября 1796 года, и буквально через час на трон взошел ее сын — Император Павел I.

Его кратковременное правление было весьма своеобразным. Парадоксальная смесь образованности и несомненного государственного ума, чувство юмора и живость слова удивительно сочетались в нем с крайней вспыльчивостью, даже взбалмошностью, сопутствующей мгновенным переходам от доброго смеха к приступу бешеного гнева, от рыцарского благородства к садистскому издевательству.

Павел I презирал узаконенный Екатериной II порядок записи дворянских детей на военную службу во младенчестве. Тотчас после воцарения всех минимально числившихся там младенцев и недорослей «за неявкой» уволил. Ввел указ о трехдневной барщине, «наступив на хвост дворянам, владевшим крепостными». Распорядился повесить на воротах Зимнего дворца ящик для прошений и жалоб на свое имя, ключ от которого хранил у себя. Но с другой стороны, затеял военную реформу, которая отбрасывала русскую армию почти на полвека назад. Идеалом он считал военную систему Фридриха Великого. Копировал военную форму прусских войск. Муштра и палочная дисциплина губили в армии воинскую инициативу.