Знаменитая танковая - страница 6

А туман между тем рассасывался. Стала видна школа, показались избы. По улице прошли шестеро солдат. Заметили товарищи врагов? Танки из конопли из-за мостика не увидишь, но часовых на мосту Зобнин, Яковлев должны заметить.

Туман лежал уже только над прудом. Косогор был совершенно голый – трава выгорела, кусты начинались метрах в шестидесяти от разведчиков.

Никитин понимал, что минут через пятнадцать – двадцать туман и над прудом растает. А сейчас бы только до кустов добраться. А там, если и заметят, в тумане можно пробежать к конопле. Савельев и Куличенко, конечно, ждут. Кто-нибудь из троих уж непременно успеет предупредить бригаду.

– Слушай, Васька, – сказал Никитин Якину, – если убьют меня, обходи обоз и беги быстро в бригаду.

Больше Никитин ничего не сказал. Сбросил шинель, сунул пилотку в карман, пополз по голому склону. Говорил потом дедушке, что на немцев и не смотрел, видел перед собой только спасительные кусты. Полз он быстро. Но вдруг случилось то, чего за минуту до этого он и не хотел делать. Будто кто шепнул ему: «Вставай и иди спокойно, а то сейчас тебя заметят. К ветряку летят галки, враги от нечего делать посмотрят на них – заметят тебя!» И разведчик вскочил, держа автомат на груди, большими шагами быстро зашагал.

Он ждал криков, выстрела, но не бежал. Сейчас пальнут, сейчас закричат… Наконец упал в кусты боярышника, но выстрела не было.

От нервного напряжения он даже рассмеялся в кустах. Дерзкая весёлость завладела им. Через улицу он даже не переполз, а перебежал, едва часовой у проулочка к школе отвернулся.

Савельев и Куличенко спокойно сидели в конопле. Врагов они не заметили. Даже курили, пуская дым в землю, разгоняя его руками.

– Черти, немцы здесь, а вы курите! – прошипел Никитин, подобравшись к товарищам. – Потушите цигарки!

Разведчики взяли левее мостика, перебрались через овраг. Никитин велел товарищам поискать Зобнина и Яковлева. Наблюдать, куда и сколько пойдёт танков. За старшего он оставил Зобнина.

– Едва начнётся движение, сразу Яковлева с донесением в бригаду. – Никитин сбросил сапоги. Через лес в одних носках побежал к своим позициям.

Прибежал он в бригаду без четверти восемь. В окопах было спокойно, но в штабе все были на ногах.

На рассвете двое разведчиков, оставленные с вечера на станции, поймали вражеского лазутчика. В одежде железнодорожного рабочего он шёл с сумкой через плечо вдоль полотна в сторону Касторного. Разведчики остановили его, спросили, куда он идёт в такую рань. На чистом русском языке рабочий ответил, что послан проверять стрелки возле семафора. Ответ был странен тем, что по железной дороге никакого движения не могло быть, – зачем стрелки проверять в такое время? Боеприпасы подвозили на машинах, и телегах через Нижнедевицк. Рабочему сказали, чтоб он расстегнул сумку. Он выхватил из кармана пистолет. Но выстрелить не успел. Прикладом его оглушили. В сумке была портативная рация. Начальник контрразведки увёз его на чёрной эмке в штаб корпуса. До штаба было километров сорок.

Успел ли лазутчик что-нибудь передать своим, никто в бригаде не знал. Но вскоре стороной пролетел фронтовой разведчик врага. Затем низко и медленно проползла над позициями вражеская «рама» – двухфюзеляжный разведывательный самолёт. С таких самолётов враги фотографировали местность. Стало ясно, что лазутчик успел передать по рации о наших позициях. Зенитчики взглядами проводили раму. Выявлять им себя было нельзя.

– Но наши дозорные продолжали передавать, что дороги пусты, врага не видно, – рассказывал дедушка, – и тревогу не объявляли. Мы, ремонтники, хозяйственный взвод, артиллеристы – все подвозили боеприпасы от деревни Куняевки. В стороне от неё склад был, от него мы и возили снаряды к позициям. Каждый был занят делом. А тревогу объявили, когда прибежал Никитин. Мы как раз привезли очередную партию снарядов. Гляжу я, бежит от окопов к штабу Пашка Никитин: босой, в одной руке ремень, в другой автомат. Скрылся за кустами. Через минуту командиры побежали от штаба к окопам. Объявили тревогу…

А с радиосвязью у наших получилось так. Только что разговаривали со штабом корпуса, а тут радист начал вызывать снова. Вдруг в наушниках затрещало, заиграла музыка. Слышны были отрывочные немецкие, русские слова. Ничего нельзя было разобрать. Враги засекли рацию и заглушили её. Отправили донесение в штаб с мотоциклистом. В начале дня за горизонтом снова послышался гул боёв. Павел Никитин, уже в сапогах, снова ушёл за линию фронта, к своим разведчикам. И вдруг разнеслось по позициям: