Знаменитые авантюристы XVIII века - страница 16

Через несколько времени Казанова перешел в адъютанты к Ф. …

С этой минуты Фортуна опять повернулась к Казанове спиною. У него были деньги, добытые картежною игрою; он мог считать себя даже человеком обеспеченным. Но изрядная часть этих сбережений пошла на лечение, другая была проиграна. Этого мало. Главнокомандующий обещал при первой вакансии произвести его в следующий чин, а между тем, когда вакансия открылась, Казанову обошли и чин достался другому. Это вселило в него полное отвращение к военной службе, которая вдобавок была невыносима ему с ее дисциплиною. Кончилось тем, что его прежний командир вновь взял Казанову адъютантом к себе. Наш герой подал в отставку и почти без всяких средств, расстроенный, печальный, больной, вернулся к себе на родину, в Венецию.

О прибытии в Венецию Казанова посетил всех своих друзей и знакомых. Одно время он намеревался сделаться адвокатом, но прежде всего снова принялся за игру, которая живо высосала и без того тощее содержимое его карманов; через неделю у него уже не было буквально ни копейки. Что делать? Еще живя у Годзи в Падуе, он научился играть на скрипке. Казанова вспомнил об этом еще не эксплуатированном таланте и поступил в театральный оркестр; ему платили по цехину в день, и он жил кое-как, изо дня в день. Все свои знакомства он прекратил: ему было совестно показаться в порядочном доме.

Первое время Казанова пробовал утешаться и даже ободрять себя. Он был все-таки сыт, одет, укрыт в порядочном жилище. Ремесло его было неважное, но он все же честно зарабатывал свой хлеб. Мало-помалу Казанова перезнакомился со своими товарищами по оркестру, и так как вся эта орава состояла из отборных негодяев, то, разумеется, и Казанове пришлось постепенно сопричислиться к их сонму. Обыкновенно после спектакля музыканты расходились по кабакам. Дух бездельничества быстро овладевал нашим героем. Случалось, что эти жрецы искусства рыскали ночью по улицам и учиняли возмутительные по своей глупости бесчинства: отвязывали гондолы, которые течением уносило в море, будили врачей, акушерок или патеров и посылали их по выдуманному адресу к больному, к роженице, к умирающему, радуясь потом скандалу, с которым выпроваживали этих людей; забирались на колокольни и звонили в набат, опрокидывали скамьи, столы, будили людей, уверяя, что к ним забрались воры, и т. д. Однажды негодяи увидели в кабачке трех каких-то мужчин с женщиной. Они вошли в кабак, объявили кавалерам, что арестуют их от имени и по велению знаменитого Совета Десяти, перед которым трепетала вся Венеция. Те пошли за ними беспрекословно. А женщину отвели в какой-то притон. Замечательно, что душою банды, в которой участвовал Казанова, был кровный венецианский аристократ из рода Бальби. Женщина эта потом подняла шум, дело дошло до начальства, которое, наконец, обратило внимание на массу ежедневно творящихся безобразий; оно издало указ, которым обещало крупную денежную награду тому, кто укажет хоть одного участника этих мерзостей. Тогда безобразники испугались: между ними же самими мог найтись доносчик, прельщенный наградой. Дебоши прекратились. Любопытная черта: месяца четыре спустя один из инквизиторов Республики рассказал Казанове подробно обо всех подвигах их шайки и назвал поименно всех ее участников. Почему, зная все это, он не донес на злодеев? Потому, что это дело непосредственно не касалось его, инквизитора. Таков был дух тогдашней венецианской правящей аристократии.

В половине апреля 1746 года изменчивая Фортуна вновь улыбнулась Казанове, снова вознесла его из грязи бездельничества и нищеты на высоту благополучия.

Дело произошло так. Один из крупных патрициев праздновал свою свадьбу, и Казанова попал на пир, разумеется, в качестве музыканта. В последний день праздника он, совершенно измученный, оставил свой оркестр и пошел к себе домой. Спускаясь с лестницы, он увидел какого-то старика-сенатора, входящего в гондолу. Старик вынул платок, и в это время у него выпало из кармана письмо. Казанова подскочил, поднял письмо и подал сенатору; тот поблагодарил его и спросил, где он живет. Казанова сообщил свой адрес; сенатор пригласил его в свою гондолу и изъявил непременное желание отвезти его домой. Уселись и отправились. Дорогою старик вдруг обратился к Казанове со странною просьбой взять и встряхнуть его левую руку, которая у него совсем онемела, так что он «не слышал» ее. После того старику делалось все хуже и хуже; спустя минуту он едва слышным голосом пробормотал, что онемение охватывает у него всю левую сторону тела и что он умирает. Казанова в ужасе схватил фонарь, осветил лицо старика и увидел, что у него перекосило рот. Старика хватил удар. Казанова остановил гондолу, велел гондольерам ждать, а сам побежал за доктором. К счастью, доктор скоро нашелся по соседству. Он пустил больному кровь, а Казанова снял с себя рубаху и разодрал ее на бинты и компрессы.