Знамя над рейхстагом - страница 50

— Дай залп реактивными снарядами по минометной батарее!

Максимов схватил телефонную трубку. Но тут снова прозвучали хлопки мин, вынудившие нас поплотнее вдавиться в окопы. Через несколько минут нарастающим мажором прозвучала, покрывая все звуки, самая милая для нашего слуха музыка «катюш». Вслед за этим наступила тишина.

Словно сквозь вату в ушах, я услышал голос Кости Горошкова:

— Фу-ты, чуть не убило!

— Чуть-чуть не считается, — вразумительно отозвался Курбатов, поднимаясь и стряхивая с одежды пыль. Вылез из окопа и я.

— Товарищ полковник, у вас гимнастерка на спине пополам разорвана, — с тревогой произнес Костя. Гимнастерка и правда была вспорота осколком. Но спина оказалась цела.

У соседнего окопа собралась группа солдат и офицеров. Мы с Офштейном поспешили туда. На дне укрытия, скрючившись, лежала Таня. Бедная девушка! Во время первого надета осколком мины ее ранило в грудь. А как только начался второй налет, еще один осколок ударил ее под левую лопатку. Она лежала окровавленная, бледная и бездыханная. А поодаль от нее в лужицах крови шевелились Максимов, Орехов и Коротенко.

Орехов стонал, повторяя время от времени: «Помогите… Помогите…» У него был прямо-таки разворочен правый бок. Максимов негромко сказал:

— Я, видать, не выдержу. Стар уже, а рана тяжелая. Прощай, Василий Митрофанович. — Он, кажется, впервые назвал меня по имени-отчеству.

И только Коротенко молчал, глядя на нас спокойным-спокойным взглядом. Это молчание было самым нехорошим признаком, оно пугало меня больше всего.

Раненых тотчас же отправили в медпункт. Оперативная группа поспешила оставить негостеприимное место. Мы вернулись на прежний НП, который хоть и не был так хорош для руководства боем, зато был безопаснее.

Возвращаясь, я зашел в медпункт проведать раненых. Коротенко лежал под сосной у ручья. Губы у него почернели, запеклись, глаза были закрыты. Всю грудь опоясывали бинты. Когда я опустился на землю и склонился над ним, он приоткрыл глаза.

— Ну что, болит, дорогой?

— Нет…

Казалось, он хотел что-то сказать, но сил не хватало. Подошел хирург в белом халате — высокий, русоволосый, с открытым русским лицом. Это был капитан медицинской службы Иван Филиппович Матюшин. Несмотря на свою молодость, он пользовался репутацией отличного врача. Я поднялся и спросил шепотом:

— Скажите, ранение тяжелое?

— Да, — кивнул он головой, — очень. Надежды никакой.

Матюшин склонился над Иваном Константиновичем и, сжав длинными, сильными пальцами его запястье, принялся считать пульс. Потом поднялся и снова покачал головой.

— Может быть, тебе что-нибудь нужно, Иван? — спросил я Коротенко. Тот чуть слышно выдохнул: «Нет».

Неподалеку, запрокинув голову, лежал Орехов. Иван Федорович не прекращал стонать.

— А он как?

— Плохо, — негромко ответил Матюшин. — Сильно разворотило бок, ребра переломаны. — Потом уже громко добавил: — Орехова можно оперировать. Сейчас будем готовить.

Иван Федорович даже поднял голову:

— Делайте что хотите, только поскорее!

Я подошел к Максимову. Он лежал молча и неподвижно, накрытый одеялом.

— Тоже тяжелый, — шепнул мне Матюшин, — но надежда есть. Прооперируем….

К вечеру умер Коротенко. Похоронили его в лесу, неподалеку от Тани Павловой, которой так и не суждено было стать актрисой. А он, Иван Коротенко? Кого лишила нас судьба в его лице — ученого, писателя, полководца? Человек он был незаурядный, но никто из нас не представлял его в ином качестве, кроме разведчика, — настолько был он хорош на своем посту. Во всем корпусе не было лучшего мастера разведки, чем этот двадцатичетырехлетний майор. К этому делу у него был настоящий талант: храбрость сочеталась с расчетливостью, предприимчивость с сообразительностью, пылкость с терпением. Всегда он был на самом опасном направлении, там, где решалась наиболее трудная задача. И пули миловали его. А тут…

Одним словом — тринадцатое число. Но к черту мистику. Я не склонен был сваливать несчастье на случайность. Конечно, я не мог не признаться себе в том, что во всем происшедшем была изрядная доля моей вины. Пренебрег осторожностью, не сделал всего необходимого для обеспечения скрытности при размещении на новом НП. Да и командир корпуса слишком оптимистично посоветовал не беспокоиться за фланг, а смотреть вперед. А знай я, что соседнюю дивизию потеснили и она не перешла за железнодорожное полотно, я действовал бы по-иному.