Знание-сила, 2005 № 08 (938) - страница 18
Анатолий Стреляный: — В 1825 году Пушкин пишет из деревни письмо другу, князю Вяземскому, рифмуя славянизмы и русизмы: "В глуши, измучась жизнью постной, изнемогая животом, я не парю, сижу орлом и болен праздностью поносной". На церковнославянском языке "живот" означает жизнь, "поносный" — значит позорный, то есть Пушкин жалуется на деревенскую скуку и стыдное безделье. По-русски же рассказывает о болезни живота.
Виктор Живов: — Карамзинисты не отказываются от неполногласных слов, у них есть и "град", и "глава", и "мраз" и так далее. "Из топи блат...". — пишет Пушкин. Но они легализуют в употреблении (в большей степени, чем это делали их предшественники) полногласные слова, то есть "город", "ворота", "мороз" и так далее. Это увеличивает спектр языкового употребления, и весь этот спектр Пушкин пускает вдело. Это и есть то поразительное богатство, гибкость, огромный выбор выразительных возможностей, которые присуши русскому языку со времен Пушкина. Это видно даже на так называемых синонимических рядах. Благодаря совмещению наследства книжного языка с наследием языка разговорного, благодаря множеству заимствований у нас появился огромный спектр синонимических возможностей, то есть невероятный выбор. И нужно было научить литературную публику этим пользоваться. Это и сделал Пушкин.
О словотворчестве и "своих" языках
Владимир Чайка. "триптих"
Наука этнография, пытаясь найти определение этносу, называет общий язык его главным признаком. Язык объединяет одних и становится преградой для других. Общность, связанная языком, воспринимает себя единым этносом, народом, нацией.
И каждый входящий в нее ощущает друг друга своим.
За границей языка — другие, чужие, а здесь — все свои.
И потому психологически понятно, почему, скажем, группы молодежи изобретают свои слова, создают свой язык, сленг, — чтобы создать свою общность, а узнавать своих по тому, как ты говоришь.
То же самое происходит везде, где люди вынужденно или по доброй воле живут достаточно долго обособленно. Примеры таких "новоязов" читатель легко может припомнить и сам.
Журнал "Yes!" подводит итоги одного из своих конкурсов:
Класснейшая туалетная вода Biotherm достанется двум морковкам, авторам шикарного переложения "Свет мой, зеркальце, скажи" на современный лад. Надеемся на понимание автора оригинала, некоего Пушкина Александра, 200 лет.
Анюта и Катюша
— Эй, стекляшка, не гони,
Да всю правду пробаклань,
Кто на свете всех клевее,
Всех балдежней и торчнее?
— Ты кайфова, понту нет,
Только вот какую чучу
Я тебе щас отчебучу.
За бугром, в лесу дремучем
Телка есть тебя покруче,
Челюсть золотом блестит,
Адидасовский прикид.
Как картиночка с забора,
Дочка старого мажора.
— Эй, трюмо, кончай грузить,
А то репу буду бить,
Лучше позвени мозгами,
Как ее нам завалить.
— Ты базар фильтруй, мамаша,
Задолбала своей лажей.
Обломайся, тихо, ша!
У нее там кореша.
Чешуей, как жар, горя,
Выйдут 33 хмыря.
Все качки, как на подбор,
С ними дядька Беломор.
— Неприкольно жить на свете
Мне, чувихе молодой,
Хахаля бы мне!.. Постой,
Так присядем на дорогу,
Ну, сестра, хиляем с Богом.
Юрий Лотман
Маленькое отступление о военном языке. Употреблять слова в их обычном значении противоречит фронтовому щегольству. Но это не индивидуальный акт, а возникающие стихийно диалекты. В них доминируют слова, связанные с главными элементами быта. Он предметно очень ограничен и общий для всего пространства фронта. Слова этого быта становятся как бы субъязыком. Определяющим словом 1941 - 1942 гг. было "пикировать". Оно могло обозначать почти все: украсть, удрать на какое-то мероприятие, спикировать к бабам, завалиться спать, уклониться от распоряжений начальства и так далее. Лихое действие, которым можно похвастаться. Помню, как разъяренный офицер, у которого из легковушки что-то украли, орал на своего шофера: "Пока ты дрых, у меня тут пистолет и все барахло спикировали!" По этим словам мы сразу узнавали, с нашего ли фронта человек.
Фима Жиганец
— Прежде всего меня поразило богатство лагерного жаргона. Сравните немецкое уголовное арго — бедный, убогий словарь. А у нас — драгоценные россыпи. Как же так? Почему? Стал заниматься историей уголовной субкультуры. И скоро понял: за богатство нашей фени нужно "благодарить" Иосифа Виссарионовича, ни одна страна не создавала такого огромного, такого всеохватного архипелага ГУЛАГ. Крестьяне, интеллигенция, дворяне, мещане, миллионы и миллионы — все несли в лагеря свой язык. Целые языковые реки вливались в жаргон зоны.