Знание-сила, 2006 № 06 (948) - страница 13
На чем же у нас все держалось? На зарплате? Она была побольше, но совсем не намного: средняя при Брежневе была 2 200, а у старшего научного сотрудника — 2 500. Я сам тогда рос, учился и помню: деньги для нас не имели никакого значения. Я полагаю, дело в престиже, в отношении общества к науке. И в системе поощрений внутри науки: звания, степень, книги, отклики, признание незримого колледжа. Все это у нас было: были сообщества, было общение, конференции — особая атмосфера, которая все это подпитывала
Идея, что наука должна быть основой управления обществом, основой экономики, принятия социальных решений, предвидения — оставалась. Об этом могли с разной акцентировкой говорить в разные эпохи советской истории, но говорили это всегда.
Социальный климат, в котором отношение к науке уважительное, чрезвычайно благоприятен для ее развития. Такой вывод можно сделать на основе нашей истории. Для общества это тоже благоприятно.
Это пропало у нас после реформ. Государство фактически от финансирования фундаментальной науки отказалось. Живите, как хотите. Но наука — не рыночное предприятие; фундаментальная наука работает не на сегодняшний день. Жить только сегодняшним днем: нахватать бы мне сегодня, обогатиться, а там будет видно — для науки такая атмосфера просто губительна.
Что дает наука для общественного богатства?
Есть чисто фундаментальные исследования, есть чисто прикладные - они остаются; но все больше и больше становится промежуточных. Расшифровка любого гена — это открытие теоретического плана. А какие технологические возможности! Тут же появляются технологии медицинские, технологии фармакологические.
Можно, конечно, эти технологии покупать на Западе, где, кстати, денег на науку не жалеют (в США в 2000 году на нее было потрачено 28 миллиардов долларов) — но это удовольствие стоит все дороже.. Ладно, сегодня мы — на нефтяной игле, а что дальше?
Как когда-то говорили про индустриализацию, я могу сказать сегодня: или Россия сохранит и обеспечит расцвет своей науки — или ей не быть не то что великой державой, но даже и просто современной цивилизованной страной.
Есть международный центр стратегических физических исследований — его содержат несколько стран. Восемь зданий — 30 км, 100 метров под землей, чтобы не было посторонних воздействий. Огромная бочка, обложенная компьютерными платами. Одна страна не может такое содержать. Почему сюда вкладывают средства? Понимают: здесь можно выудить нечто такое, что может оказаться очень важным в будущем. И не только в прикладном смысле — просто для того, чтобы знать о мире больше, чем вчера. С этого же началась наука, а не с практических потребностей: создать не религиозную картину мира. Построить систему образования, в основе которой — естественные научные знания, создающие особый взгляд на мир. Наука открывает новые предметные миры, которые потом как-то, может, будут использованы; это и значит идти с опережением.
Сегодня самые доходные производства — наукоемкие. Америка в основном не производит товары, которые потребляет, эти производства уехали в Китай, Малайзию, Корею — там остается вся грязь, весь вред для экологии. Америка, как и другие наиболее развитые страны, производит самый выгодный продукт: ноу-хау. Положим, если сырье можно продать за I доллар; то обработанное сырье (положим, бензин вместо нефти) — за 10 долларов; а вот ноу-хау, как наилучшим образом произвести из нефти бензин — в 1000 раз дороже. А если вообще не из нефти, если речь идет о новом двигателе, новом способе передвижения...
Тут борьба, жесткие правила конкуренции. Я уверен, что скоро фундаментальные открытия, дающие ноу- хау, будут фиксироваться как патент. Зингер в свое время догадался запатентовать не механическое приспособление — швейную машинку, а идею: дырочка у иголки близ острия - и озолотил своих потомков. Модификаций самой машинки появилось множество: ручные, ножные, механические, электрические и так далее — но игла Зингера есть в любой. Пока научные исследования не патентуются, но разговоры об этом уже идут.
Времена открытой науки прошли. Вся обстановка внутри науки совершенно изменилась. С разработками и теоретическими идеями, положенными в основу этих технологических разработок, теперь не познакомишься в научном журнале, не услышишь на конференции, невозможно "скачать" их из интернета: пока ноу-хау не продано, фирма, на деньги которой шла работа, не позволит его обнародовать. Это было прежде, когда фундаментальные и прикладные исследования были очень далеки друг от друга, когда от появления идеи до ее практического применения проходило, как минимум, несколько лет — теперь же все иначе. Если бы сегодня ученые могли работать в том же единстве, в каком работали прежде, уже давно человечество избавилось бы от нефтяной зависимости. Да, конечно, и так наука найдет решение, может, чуть позже, но найдет обязательно. И мы тогда останемся ни с чем — с нефтью, которая уже никому не будет нужна.