«Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова - страница 5

. В самый момент опыта созерцающий живет нетварные слова и мысли, как пишет апостол Павел: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет (в теле ли, вне ли тела — не знаю: Бог знает) восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке (только не знаю — в теле ли, или вне тела: Бог знает), что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать»[11].

Желая запечатлеть свой опыт — ради пользы для духовных чад или ради опровержения еретических учений, — боговидец передает сии неизреченные глаголы и мысли тварными словами, мыслями и образами.

Это мы видим у старца Софрония. Благодатию Божией, сопряженною с его стремлением и рачением, он стяжал редкий опыт и познание Бога. В книге «Видеть Бога как Он есть» — его духовной автобиографии — можно встретить множество описаний моментов богообщения. В своих книгах он делится опытом, поставляя себе разные цели: отчасти — для наставления духовных чад; отчасти — чтобы провести четкую грань между духовным опытом богослова-боговидца и интеллектуальными построениями философствующего ученого-богослова; и, наконец, чтобы выявить различие между духовным Преданием Православной Церкви и опытом Запада и нехристианского Востока. Таким образом, в его книгах мы видим и великий дар богосозерцания, которого он сподобился, и, с другой стороны, словесное запечатление этого опыта.

Это описывают два его духовных чада: иеромонах Николай (Сахаров) в книге под названием «Люблю, значит, существую: богословское наследие архимандрита Софрония» в главе «Основные вехи богословского становления архимандрита Софрония (Сахарова)» и архимандрит Захария (Захару) в книге «Введение в богословие старца Софрония».

Рассмотрим эти две книги.

1. Послушник старца Софрония иеромонах Николай (Сахаров) подробно описывает философские и культурные течения, сыгравшие важную роль в формировании богословия откровения старца.

Во-первых, старец Софроний жил в наиболее важных культурных центрах своего времени.

Как мы рассказывали ранее, старец Софроний родился в Москве, в русской христианской среде с простым отношением к Богу, был, по обычаю, воцерковлен и имел простое общение с Богом через молитву. В отроческом и юношеском возрасте он пережил социальные катаклизмы, когда разразилась Первая мировая война и русская революция со всеми известными последствиями. Затем он жил в Париже, где имел дело с творческой культурой своего времени и великими мыслителями, философами и богословами. После этого он подвизался на Святой Горе, где познакомился со святым Силуаном, имевшим откровения и опыты богосозерцания, и где узнал о всех видах монашеского образа жизни: от монашеского общежития до высшего вида исихазма. Там он стяжал великий опыт благодаря духовному руководству многих монахов. Святая Гора стала определяющим рубежом для всей его жизни и оказала на него глубочайшее влияние, как видно из его книг и как мы все знаем из многолетнего общения с ним. Впоследствии, будучи зрелым опытным богословом, он вернулся в Париж. Старец указывал на различие между академическим богословием и богословием исихазма. Во Франции он был втянут в водоворот церковных споров вокруг коммунистического режима в России и его последствий для Церкви. Наконец он приехал в Англию и духовно наставлял тысячи людей, съезжавшихся к нему со всего света. В Англии он и почил. Таким образом, старец Софроний жил в основных центрах философской мысли, культуры и интеллектуальной деятельности, а также православной духовной жизни.

Во-вторых, богословие старца Софрония сформировалось как квинтэссенция его внутренней жизни, которая вся была великим поиском Бога: он сподобился редкого дара — неутолимой духовной жажды.

С малых лет на него оказывала интенсивное влияние семейная духовная среда, атмосфера молитвы и общения с Богом: сам он [уже тогда] получил от Бога великие дары. Он описывает, как няня выносила его на руках из храма и он видел два света: солнечный и другой, в котором он позднее узнал нетварный свет. В отрочестве и юношестве его внутренний мир отразился в живописи и напряженной памяти смертной, которая привела его к восточному мистицизму.