Золотарь, или Просите, и дано будет… - страница 15
У которого не алиби – цитадель.
Серый, щербатый бетон. Круглится свод над головой – давит, хоронит. Колдобины под ногами. Длинная лужа от края до края. Оступись, и ботинки полны воды. Железная дверь в стене ведет в никуда. Она заперта от сотворения мира. Ее не открывали, боясь выпустить мировое зло. Впереди свет в конце туннеля – двор, стылый песок, подъем к гаражам…
Промочив ноги, трогая стены озябшими пальцами, я бродил по подворотне. Туда-сюда. Чудилось – вот-вот, и я найду. Отыщу причину, зацепку, вескую улику. Швырну ее в остренькую морду Заусенца. Никуда не денется, станет искать, как миленький.
Землю будет носом рыть.
– Эй, мужик… не надо, мужик…
Первым явился запах. От бомжей, знаете ли, пахнет. Потом я услышал шарканье. Не стоялось ему на месте. Все топтался на краю света и тьмы, ерзал, шлепал подошвами. Зрение пришло к финишу последним, отметив – ерунда. Ничего особенного. Одежонка с чужого плеча. Вязаная шапочка натянута на уши. Моего роста, коренастый, испитой.
С виду – не опасный.
В романах, которые мне доводилось редактировать, бомж обязательно был бы посланцем главзлыдня. Замаскированным ниндзя из школы Топинамбу-рю. Его прислали убрать Золотаря. При помощи дедуктивного метода Золотарь собирался разрушить ублюдочное алиби. Вот, значит, встретились на узкой дорожке.
Знаю ли я приемы смертоносной школы барит-су?
– Что тебе? Закурить?
– Не надо, мужик…
В руке бомж держал клеенчатую суму. Собирал дань в мусорных баках. Помнится, летом предложили их ароматной компании вскопать клумбу во дворе. За деньги. Отказались, работнички.
– Чего не надо?
– Убиваться… Че тебе, жить надоело?
– Что ты городишь?
– Ага, городишь… тут один такой ходил-ходил…
– Ну?
– …и раз – башкой о стенку…
Я смотрел на него, чувствуя, как превращаюсь в кусок льда. Из таких складывают слово "вечность", а получается слово "жопа".
– Кто? Ты его видел?
– Парнишка. С виду приличный. Слышь, мужик, ты тут про курево…
Когда я шагнул к бомжу, он попятился.
6
– Я тебе пачку сигарет куплю. Три пачки. Блок! Ты про парнишку…
– Ментура? – с недоверием спросил бомж.
Он смотрел на Золотаря, подслеповато моргая. Красные, как у кроля, глазки. Белесые ресницы. Бомжу дико хотелось курить. Аж уши пухли. Но и бежать отсюда сломя голову ему хотелось не меньше. Ладно, если ментура. С ментами он уже имел счастье общаться.
А если псих?
– Не похож ты на мента, мужик. Точно курево возьмешь?
– Точно.
– Поклянись. Мамой клянись.
– Иди ты к черту. Сказал, возьму, значит, возьму. Так что парнишка?
– А я уже рассказывал. Вашим.
– Кому?
– Мелкий такой. На пацюка смахивает…
– Капитан?
– А хер его знает. Может, и капитан.
– Ну?
– Чего ну? Говорю, парнишка. В куртке. Я от "Вопака" спускаюсь, а он тут. Шур-шур, шур-шур, как ты. Наружу не идет, все здесь ходит. В подворотне. Чистый парень, справный. Студент. И вдруг башкой об стенку – хлобысь!
– Сам?
– Ага. Главное, не лбом, а криво как-то. Боком, что ли? Без разбега. И еще раз. Во, думаю, мать моя женщина. Пошли к киоску, мужик. Ты мне курева возьмешь, я дальше расскажу.
– Так рассказывай. К киоску – потом.
Монитор. Черно-белый ютубовский ролик. Безумный акробат Антон Золотаренко делает прыжок через голову назад. Выходя из трудного положения. Мечи закружились в причудливом танце… И рядом нет редактора. Заботливого, как отец. Спасительного, как отец. Чтобы исправил, изменил – нет! – выбросил к чертовой матери этот эпизод. Пусть бранится автор. Если заметит, конечно. Пусть издатель ставит на вид. Пусть хором требуют вернуть обратно.
Только через мой труп.
– Гляди, не обмани. Он башку себе расколотил, а не падает. Стоит, качается. Кровь на плечо течет. Я пересрал, аж в штанах замокрело. Ноги ватные, не идут. Прикинь, а? – башкой! Мать моя… Я психов с детства боюсь. У меня батя псих был, со справкой.
– Дальше!
– Он ко мне пошел. Чап-чап, не по-людски. Глаза такие…
– Какие?
– У меня на ноге язва, во какие. Страшные. Да ты все равно не поймешь, мужик. Я тогда догнал, не жить мне. Если не псих, значит, наркоша. Глюки у него. Щас и меня башкой в бетон. Не, не трогает. Здесь встал, у края. И рукой об угол – тресь! Раз, другой. Хрустело, блин… Эй, мужик, ты чего?