Золотая баба - страница 18
- Вирши читать учал, - все так же отрешенно глядя в пространство, сказала Анна. - И слова-то душевредительные прибирает: люблю тебя, радость сердца, виват драгая...
Некоторое время обе подавленно молчали. Наконец мать Ивана со вздохом спросила:
- Может, отступится?.. Ежели что - пойду в ноги ему, супостату, кинусь...
Крепко прижимая Анну к груди, женщина в то же время полными страха глазами смотрела на дверь, словно ждала, что кто-то ворвется к ним в полутемную кухню, озаряемую лишь отблесками огня в печи.
Анна подняла голову и благодарно взглянула в лицо своей утешительнице. Но ее изможденный вид, седые пряди, выбившиеся из-под платка, худоба плеч сами взывали о сострадании, и девушка внезапно устыдилась своей слабости, порывисто смахнула слезы, освободилась из объятий и отошла к печи. Завороженно глядя на угли, рассыпавшиеся на поду, Анна заговорила по видимости спокойно и как бы раздумывая вслух:
- Проку-то от упорства... Скажу ему "да" - хоть вы на воле вольной поживете. А нет - всем опять же худо...
Мать Ивана в растерянности смотрела на девушку. Заговорила голосом, похожим на стон:
- У-у, анафема! Вот ведь сети-то как расставляет...
Обхватив голову руками, долго раскачивалась на лавке. И тихо, просительно сказала:
- Не надо, Аннушка, не согласимся мы на свободе жить... такой ценой...
- Я Ивашку люблю! - всхлипнула Анна. - Каково-то мне по земле ходить, коли он цепями звенеть будет?.. - И безутешно зарыдала.
На краю обрыва стояли четверо: Жиляй с веревкой на шее, но с развязанными руками, двое вогулов, вооруженных луками и копьями, и шаман высокий сухощавый старик с аскетическим лицом, одетый в какое-то подобие бабьего платья с бляхами на спине и плечах, с нашитыми многочисленными лентами всех цветов. На груди его висело массивное ожерелье из медвежьих клыков.
- Зря, ой зря фузею оставил, - укоризненно глядя на вогула, доставшего его из ловчей ямы, говорил Жиляй. - У Ивашки-то ведь добрая оружья, тоже немцем дадена...
- Почему сразу правда не говорил? - упрекнул тот.
- А ты спросил? Я ж толковал: дело важное.
Шаман с непроницаемым лицом смотрел вдаль, будто вовсе не слыша эту перебранку. Отсюда, с большой высоты, было видно, как по расстилающейся внизу таежной растительности, по ржаво-зеленым плешинам болот и крутым лбам сопок медленно ползут тени облаков. По зеленому коридору листвы и хвои, протянувшемуся между двумя болотами, то и дело прокатывались волны крепкий ветер, вырываясь из распадка между горами, порывами обрушивался на тайгу.
- Лук, однако, лучше, - бесстрастно сказал второй из вооруженных вогулов и искоса глянул на шамана.
- А может, он давно под какую-нибудь каверзу вашу угодил? предположил Жиляй после недолгого молчания. - Хитер, хитер парень, а с вашими затеями поди совладай... Ладила баба в Тихвин, а попала в Ладогу...
- Много говоришь, - не поворачиваясь к Григорию, произнес шаман.
Тот пристыженно кашлянул и тоже стал смотреть вдаль.
- Эйе! - удивленно воскликнул вогул-смотритель западни. - Трое идут!
- Где? Не вижу ничего, - забеспокоился Жиляй.
- Трое, - подтвердил другой вогул и снова воззрился на шамана.
Наконец и Григорий увидел три точки, движущиеся одна за другой по болотистому редколесью. Они приближались к концу зеленого коридора, сжатого двумя болотами.
- Э, да тут луками-то, чай, не обойдешься. А ну как у них у всех ружья?
Шаман тоже обеспокоился. С лица его словно бы слетела маска возвышенного презрения ко всему мирскому. Он сложил руки на груди, нахмурился. Чеканя слова, заговорил:
- К Золотой Баба идут... Правду сказал... Правда, что убить хотел... Как теперь делать будешь?
- Ума не приложу, - униженно глядя на него, ответил Жиляй. - Где же двоим с тремя справиться? Они, вишь, какие - не клади палец в рот, все ваши хитрости обошли...
- Тебя убить посылал... Ты думай, как... - жестко произнес шаман.
Некоторое время Жиляй растерянно глядел вниз, на волнующуюся под ветром полосу леса. Потом резко повернулся. В глазах его полыхнула радость.
- Пал надо пустить. Ветер-то от нас несет. Как раз этот колок между болотами и выжжет.