Золотая блесна. Книга радостей и утешений - страница 6
В 1468 году в Европе вышла книга, первая книга о вязании искусственных приманок, написанная Юлианой Бернерс, настоятельницей женского монастыря St Alban’s.
Под звон колоколов монахини выуживали на обед форелей и отражались в зеркале реки. Среди них были очень красивые, и это увлечение, несвойственное женщинам в монастырях (рискну предположить, о чем они и сами не догадывались), имело тайную причину — отсутствие зеркал…
Господь не так суров, как монастырь. В глубоких водах в пасмурные дни отчетливо видны даже ресницы. И грешницы XV века лукаво прихорашивались в заводях, печалясь о своей суровой юности.
Вторую половину XIX века уже пронизывает свист конических шнуров фабричного изготовления. На Альбионе нахлыст стал любимой страстью, обилие лососей вдохновляло издателей, механиков и стекловаров.
«Сэр Артур Конан Дойл имел честь поймать в реке Твид лосося весом в 28,3 фунта».
Изящная коническая снасть не прижилась в России. Дворяне увлекались полевой охотой, к тому же реки нашей средней полосы — тихие, не лососевые. У нас ловили упрощенным нахлыстом. Удилище из стройного орешника, простая леска и крючок с нанизанной на него поденкой или мухой — так называемая ловля «на свист». Рассекая воздух, гибкое удилище издавало вибрирующий звук. Поэзия этой ловли имеет свою печальную неповторимость, я был свидетелем ее заката. Мое речное детство совпало с последним десятилетием биологической эпохи поденок и майских жуков.
Никто о них уже не вспоминает.
В зеркальном Днепре отражались развалины. Разбитые заводы еще не отравляли воздух и реку. Миллионы весенних бабочек-поденок вылетали из теплых луговых канав, застили небо, щекотали шею и виски, заполняли воздух нежным шорохом полупрозрачных крыльев. Мы собирали их на деревянных лестницах, на ледорезах и заборах. С утра и взрослые и дети стояли по колено в воде и ловили на поденку плотву, уклеек, голавлей.
Чуть свет я убегал из дома на реку. Там оставались крысы, коммуналки, помойки с мерзким запахом разрухи, а на реке был праздник — лет поденки!
Свистели ореховые удилища. Блестели глаза людей. Рыба жадно хватала поденок, падающих на воду, и вся река бурлила. На золотых вечерних плесах расплывались тысячи кругов. От пояса тянулась нитка, продернутая через жабры серебристо-синих уклеек и чехоней, за день я налавливал их больше сотни и радовался — хватит всем!
Вечером я выходил из воды. О, мои ноги… Их сводила судорога, я смеялся, они не слушались меня, я падал на песок и яростно их растирал, гибкие детские мышцы быстро отогревались и я бежал домой с трепещущим уловом. Удилище я до утра закапывал в сырой песок, чтобы не очерствело.
Мать оставляла мне картофельные теплые оладьи, накрытые тарелкой, и поджаренных уклеек — мой вчерашний улов.
Я жадно ел и засыпал на стуле, в глазах плескалась золотая свиль, вниз головой в реке стояли рыболовы, забрасывая лески в отраженные развалины и облака. Я просыпался на мгновение, приказывал себе встать до восхода, чтобы не заняли мое уловистое место на косе, переходил со стула на диван…
По лунному свету в окно залетали поденки и садились на старую карту Европы, закрывали Париж и Стокгольм и Лондон, карта шевелилась и шуршала, всю Европу закрывали бабочки-поденки. Я засыпал счастливый.
*
В окне светает. Надо вставать, но тело мое протестует, не хочет, просит хотя бы час отсрочки, счастливое тело блаженствует в облаке сладостного безволия. А в окне на березе висят неподвижные листья, ветер ночью затих. Белое море через день успокоится, в поселок подвезут бензин. По реке понесутся моторные лодки.
Только сегодня все пороги — наши. Пропускать этот праздник нельзя.
Я чувствую, что засыпаю и во сне иду со спиннингом к порогу. Это — обман! Ловушка.
О, моя воля! Разворотив тепло, отбрасываю одеяло. Неслышно выхожу во двор и умываюсь, не теряя времени, росой.
Марухин и Олег уже проснулись и жалобно вздыхают перед самоистязанием. В кустах нас поджидает миллион холодных капель, но я кричу:
— Вставайте!
А на пороге — ни души, но это только кажется.
Я чувствую, что кто-то смотрит на меня, зверь или человек, не знаю, но чувствую, что кто-то смотрит и не могу понять, откуда мне передается сигнал тревоги.