Золотая Колыма - страница 56

— Спасибо. Банькой еще попользуемся. А сейчас дальше пойдем вверх по ключу Безымянному.

— Что так торопитесь?

— Зима торопит.

Речка, прихотливо извиваясь, бежала меж высоких каменистых берегов, поросших красноталом, курчавой ольхой, тонкими желтыми березками. Она была очень красива в осеннем наряде, эта Безымянная речка.

Когда усталые, измученные и голодные билибинцы пробирались по ее каньону, начальник отряда то и дело взлетал на ее высокие берега, осматривал долину и простым глазом и в бинокль, восхищался пологими, с мягкими плавными очертаниями сопками, окружавшими долину, и с высоты, как с трибуны, кричал:

— Там, в устье Безымянной,— первая разведывательная линия. Здесь, от этой красавицы лиственницы, будем бить вторую! А вон там, от подножия двугорбой сопки,— третью! Всю долину покроем сетью шурфов и поймаем все золото!

Примерно на пятом километре от Среднекана, отмахав в этот день верст двадцать пять с гаком, билибннцы кое-как натянули палатку и заснули как убитые. Здесь же на следующее утро начали устраивать базу: рубить барак, ставить лабаз...

На высоком берегу с очень удобным спуском к речке выросло в десять лиственничных толстых венцов строение с маленькими оконцами, с сенями для удержания тепла. На стропила уложили накатник из тонких лиственниц, на него — ветки стланика. Из больших камней сложили печку, и первый хлеб, выпеченный Степаном Степановичем и Раковским, хотя и попахивал дымком, показался вкуснейшим.

Но не успели обжиться на новом месте, не перенесли еще свое имущество с устья Среднекана на базу, не начали нарезать разведывательные шурфы, как объявились на Безымянной четыре новые артели. Неведомыми тропами сюда прокрался старатель Тюркин, по прозвищу Турка, с дружками, о которых недобрая слава бродила по сибирским приискам. В одночасье с ними охотские приискатели с главарем Волковым притопали, миновав все кордоны... Билибин вспомнил Лежаву-Мюрата, который строго накапывал не доверять «туркам» и «волкам». По пятам за ними приплелись одиннадцать хабаровцев с тощими котомками, трое корейцев...

Тридцать «хищников» сгрудились на маленьком пятачке возле устья Безымянной. Новые начали спорить со старыми, тянули жребии из шапки, рвали делянки друг у друга, орали и матерились до хрипоты. У каждого на опояске висел нож, и всякий за него хватался. Ямы били, где взглянется или куда упадет шалый полтинник.

Лихорадочно задолбили землю кайла. Повалил в чистое лазурное небо черный дым пожогов. Полилась из Безымянной в Среднекан мутная вода.

Пораженный такой бессистемной хищнической разработкой месторождения, Билибин со своим маленьким отрядом был бессилен навести какой-либо порядок, хотя и пытался. Всех и каждого в отдельности старался он убедить искать и добывать золото по определенной системе, по научному методу.

— Шурфы следует нарезать на определенном расстоянии друг от друга, а где покажется приличное золото, там сетку шурфов делать почаще... Вот тогда и впустую долбить меньше будем и все богатство возьмем! — с жаром заканчивал свои лекции горный инженер.

Его слушали, кто разинув рот, кто почесывая затылок. Но всегда находился такой, который косил на Юрия Александровича недоверчивым глазом.

— По-ученому, значит? Отмерить аршином али как ноне — метром и — копай? А он, что же, метр ваш деревянный, вернее бога знает, где золото хоронится?

— Нет, полтинник надежнее, по крайности без обману. Пофартит так пофартит, как в карты... А нет — с бога не взыщи, на судьбу не ропщи.

— Знаем мы вас, ученых. Вся ваша наука — нашему брату мозги морочить.

Лишь Сологуб своим ольчанам сказал:

— А может, ученые-то правы?

Бронислав Янович, как успел отметить Билибин, не был таким непробудно темным, как охотцы, хабаровцы и ольчане, да и таким безрассудно жадным «хищником», как Тюркин и Волков, не был. По всему видно, родился и воспитывался он в образованной семье, окончил по крайней мере гимназию или реальное училище, да и набрался ума-разума изрядно, скитаясь по приискам России, Америки, Австралии. Особенно он любил всякую механику...