Золотая лихорадка - страница 16
– Ты помни, как я велел! – грозно сказал Тимоха.
– Будто я раньше без тебя не справлялась! Какой толк-то от тебя! – сквозь слезы говорила женщина. – Иди уж на свой прииск…
В предрассветном сумерке из серого дома вышли двое в серой одежде, с серыми лицами и с серыми мешками на плечах. Высокая женщина в платке долго провожала взглядом их лодку.
Ветер дул снизу, и волны шли злые и шумные и обламывали пласты глины на островах, когда на пятый день своего плаванья путники, натянув палатку, отогревались и сушились на берегу узкой протоки. На едва утоптанную и местами вырванную траву постелили сухие шкуры.
– Эта речка? – спрашивал Улугу.
– Наша?
– Да.
– Где?
– Во-он, где кедрач… Вон сопочка на устье.
– Нет, не эта…
Улугу удивлялся.
Не бывало случаев, чтобы кто-нибудь из мужиков показывал ему дорогу. Всегда Улугу сам всех водил. А на этот раз все получилось наоборот.
Два дня жили на острове среди мокрой, почти непроходимой травы. Ветер рвал листья с тальниковых деревьев, гнул мокрую чащу колосистых трав, бил по палатке дождем. Улугу и Тимошка не могли развести костра, не могли при такой буре наловить рыбы. Грязные волны гулко били в берег, и пена их закипала сплошь. Палатка очень маленькая, на острове березы нет, нельзя надрать бересты, чтобы сделать балаган и укрыться.
Путники, сидя на корточках, на маленьком сухом пространстве, на сохачьих шкурах, драли и грызли сухую юколу с сухарями. Продрогнув до костей, разводили маленький огонек в палатке, курили трубки, собаки жались к хозяевам. Дым ел глаза людей и собак. В такой шторм нечего и думать о том, чтобы уплыть куда-нибудь или перебраться на другое место. Не хотелось даже разговаривать.
Ложились на шкуры, прижавшись друг к другу. Собаки сразу радовались, укладываясь по краям. Ночью начало рвать палатку, лопнула веревка, поднялось полотнище, и вмиг ливнем залило все. Едва успели схватить край палатки. Двойное полотнище стало промокать. Волны подбегали все ближе, вода в реке прибывала. В кромешной тьме перетащили лодку поближе к палатке. Видели только, как зловещая белизна бурунов забегает теперь в самые тальники.
Лечь на мокрые шкуры нельзя. Спали сидя. Улугушка все курил и грел руки о трубку.
После затяжки засыпал ненадолго, потом начинал дрожать, с трудом просыпался, высекал огонек, подносил его к трубке и снова засыпал. Вдруг он страшно закричал и схватил спавшего на корточках Тимоху за горло.
– Отдай! Куда берешь?
Силин схватил его за руки, обезумев от страха.
– Что с тобой?
– Ты кремень зачем бросил? – спросил Улугушка, глядя мутно и зло. – Мы умрем…
– Я не трогал твоего кремня.
– Как ты не трогал? – Улугушка быстро, как человек, которого только что обворовали, ощупал себя, запустил руку за пазуху, тронул пояс. Все, что надо для высекания огня, было на месте.
– Дурак ты, сумасшедший! Дикарь! Чего тебе мерещится! Вот гляди, и спички у меня целы и сухие. Я же знаю, что такое без огня…
Тимоха показал железную коробку, где он хранил сернички.
– И огниво и трут – все есть.
«Он так еще ополоумеет и хватит меня когда-нибудь топором по башке! – подумал Силин. – Господи…»
– А где топор у тебя?
– Зачем тебе топор? – испугавшись, спросил Улугу.
Через некоторое время Силин толкнул его в плечо.
– Ты че?
– Че! А ты и меня напугал! Я теперь уснуть не могу… Слышишь, ветер стихает. Буря, наверное, кончается. Поэтому ты крепко и уснул и тебе во сне представилось.
Улугу все же казалось, что кто-то хотел выбросить его мешочек. На этот счет он знал многое такое, чего русский знать не мог. А если ему скажешь, то он будет насмехаться.
– Не спи, я тебе говорю, – снова толкнул его мужик.
– А че не спи?
– А тебе примерещится, ты потом меня…
Но Улугу так хотелось спать, что он свалился на мокрую шкуру и сразу захрапел. Одежда его намокла.
Утром ветер разогнал тучи, река была грязно-желтой, цвета разведенной глины для обмазки. Приятели обрадовались, решили ехать. Волны показались им маленькими. Но едва отошли от берега, как сильным ударом окатило их.
Лишь на другой день, высушившись и подкрепившись горячей ухой, добрались они до гладкого лугового острова, на котором не было ни единого куста и лесины. С лодки из-за острова при большой воде видна стала деревня Утес.