Золотая туфелька - страница 15

«Мальчишка» знала, где сияют ее главные козыри: у сердца! (Правильнее сказать — соскальзывая с него...) И к мадридской сиесте изготовила бордовые розы из шанхайского шелка на дрожащих чашах... извините... на сладко дрожащих чашах... извините... бюстгальтера! Уф.

«Камышовая кошка начала охоту на Поросенка. Докладывайте подробности Вегетарианцу. Шашлычник и Колясочник ни о чем не догадываются» (из шифровки фон Динклаге). «Камышовая кошка» — Шанель. «Поросенок» — Черчилль. «Шашлычник» — Сталин. «Колясочник» — Рузвельт. «Вегетарианец» — Хитлер (предвкушая успех, хихикал).

5.

Но есть вещи посильнее бюстгальтера. И это... Масоны? Нет. Это расстройство — да не нервов — желудка! Уж от чего оно в Мадриде взыграло с Черчиллем, теперь, спустя десятилетия, не угадаешь. (Документация в архиве запечатана правительством Британии до 2045-го). Отсюда простор для версий. Кто кивает на бифстеки с кровью. (Клементина вас предупреждала.) Ладно — с кровью, а синие пупырышки, ваше превосходительство, подозрительными не показались? (Прожарка не спасла бы.) Кто — на треску, по-старушечьи желтую не от коптильни (как трубил шеф-повар), — от возраста. Еще обычай мавров — хавать такую. Тьфу! В конце обеда стакан вина с букетом недопромытых пальцев, которыми давили виноград? Или судомойка? Чистюля, оттиравшая пятно на фарфоре не солью, а крысиным ядом.

Устрицы! Махонькие, но прошибают до четырнадцатого пота... Встухли. Заморщились. Молчат, ни писку. Но как вползут по пищеводу... Подбрыкивание, гул с протяжным пу-у. Обмирание. Блаженство только (обойдемся без приличий) верхом в ватерклозете. А все равно зеленый вкус во рту. Слюна гнилая. Мутота у горла. Мечтаешь, чуть расставив ноги, в испарине — выдать ртом счастливо-облегчающее фр-ры-ы! Еще разочек? Фр-ры-ы...

В мемуарах свиты о самочувствии премьера в ноябрьские дни 1943-го в Мадриде сообщают глухо. Да, не до веселья, Черчилль расстроен. Ну не ловко? Подчистили словечко, смыли смысл! Не Черчилль, а желудок Черчилля расстроен! В решающий момент бывает. Насморк Наполеона при Бородине. Взыгравший у Ганнибала после Каннской битвы гастрит. Не говоря про замороженные ятра Великого Могола (через Гималаи лез напролом, пришлось вернуться, дабы отогреть в пустыне).

Англосаксы удовлетворенно констатировали провал плана «Модельхут». Сенкью ойстерз* . А если все-таки рука Москвы? Пилюли с желтым — пам, пам, пам — но на холодной курице приметно. В салат с кальмарами под видом специй? Присыпкой на пирожке...

Что же Шанель? Из авто (лицо за вуалеткой) увидела в окне английского посольства вместо счастливо-поросячьего Уинни — фельдшерицу-клистирницу с лапой мясника!

«Вдруг Поросенок симулирует?» — спрашивал в шифровке Ганс. «Проверьте, кто из женщин имеет право доступа в свинарник». Списочек дамский давно готов (Шанель почти обиделась — за девочку считает). Усатая библиотекарша посольства (вероятно, служила при Сервантесе) и кастелянша, из-за рака без женских потрохов, а горничных-щебетуний пропустила — больше одного потиска им не светит, кто еще? Клистирница, ха-ха? Все знают: сестра, делающая кардиограмму, — соблазнительна, но с клистиром! Уинни, конечно, восхитил простушку солдатским юмором: «Же у меня размеров государственных».

Динклаге гнул свое: «Британский боров — симулянт». Ну конечно! Все дни в Мадриде сэр Черчилль не выл в ватерклозете... а ел за четверых! Бифстеки с полтарели слизывал. Устриц с душком плющил в железном животе. Пил за восьмерых! Голый бар в его покоях после отъезда вызвал скандал — в покраже обвинили клистирницу — не мог болящий нахлестаться! Ни грамма не болел? Уес. Хворь смертную изображал — сам Шекспир вызвал бы на бис! Дыхание с хрипом (Уинни всегда хрипит, если упрячет кусок бифстека за щеку), вислые щеки (они всегда вислые), а еще — багровая ярь на этих щеках! Мерси сигарам паровозным... Температура — огого! (Пустить термометр в чашку чая способен даже малоумный школьник).

«Мой милый Ганс, на десерт забыла рассказать, что медсестра, картинно скинув беленький халатик, танцует фламенку, а после на загорелых бедрах — ах, богиня! — крутит сигары... Так делали сладкие испанки во времена Проспера Мериме...»