Золотая туфелька - страница 17

7.

Мерси, Британника, и — к черту! Кидает за спину — семьсот страниц обиженно свистят... Гораздо лучше, припрыгивая на диване (свиная кожа — лучшая из кож — татары врут!), жадной лапой вытащить из пакета фото, которые по протоколу были сняты тогда, в августе, в Кремле. Сначала — Черчилль плюс Сталин. Сталин — с улыбкой держателя закусочной в Тифлисе. Когда с ним рядом, чуешь животом — через секунду сунет в тебя вилку. Тэбэ с пэтрюшкой? Дальше — Черчилль плюс Молотов. Он лучится, как сытый кот, приязнью вместе с жирным маслом. Вместо глаз — по стеклышку. Дальше — Черчилль плюс Пиндракадзе. С мордой гинеколога, который устроит вам аборт (а что с того, что пол у вас мужской?) Клещичками стучать — хобби. Нет, дальше, дальше — пошарить внутри пакета: истащить оттуда себя на фоне Царь-пушки, Царь-колокола... Ну где же Царь-девица?

Ба! Наконец-то... Он сжимал пухлыми пальцами ее, он (разумно замкнув дверь на ключ) любовался, любовался, сопя носом пса-пса-са. На фото — дружный коллектив бандитов, двумя рядками холуи (в почтительном полуизгибьи), пара наготове шлюх (машинистки, чьи пальчики ласкали мужские чресла чаще, чем клавиши железных грохоталок), гуси-толмачи (понятно, тянут шеи) — и между ними (жаль, басня «Жемчужина в навозной куче» сочинена не мной) — с взглядом почти не насмешливым (Смольный институт приучал дирижировать эмоциями) — Хелен Шан-Гирей.

8.

Одного фото мало! Другие ни к чему — их вон. Старательная Клементина подберет, в фолиант подклеит. Уинни (промокнув щеку Клементины) дал поручение военному атташе собрать хоть что-нибудь про Шан-Гирей. Нет, не досье. Премьера мелочность не украшает. Разве ему интересны клички и размеры ляжек прожеванных ею дружков? Жених — белогвардеец Boris Skossyreff? И где сейчас — не ясно, похоже, у немцев ангажирован в качестве шевалье плаща-кинжала... Но был еще другой — Юрий Олсуфьев — обратите внимание, тоже дворянской крови. Плевать на женихов! Любимые цветы? Шепнули: белые, ваше превосходительство, розы любит белые. А в саду, что сразу за ее домом, — синие, как ялтинская ночь, ирисы поют... Ему не важно! — закричит премьер на секретаря, — что госпожа Елена Шан-Гирей предпочитает кошек, а собак не терпит... Он сеттера ей в подарок не повезет. Впрочем... (сладкая губа плывет) персидского кота? Такого, чтобы шерсти, как в овце...

Нет, у него покамест просьбы скромные. Альбом (да, скрытой камерой! да, пошпионить! Поди как трудно! Вам, что ли, жалованье неаккуратно платят? Вам икра в «Метрополе» не в кишку? Белые ягодицы московской хохотушки поутру вместе с собой под одеялом — не в радость?), итак, альбомец с фотографиями Принцессы Крымской (вот и еще для Лёли псевдоним). Кстати (он вывел носом тру-ту-ту), всегда отговорится для той же Клементины нуждами государственными: нам необходима рука в Кремле... Пусть ручка... Мы вербуем... Не ножка все-таки...

Секретарь дохнет интимно: «Ваше превосходительство, указанная особа славится умением танцевать...» — «Что вы говорите?!» — «Любые танцы... Вальс, фокс, румбу, польский краковяк... Про танго со смешком, что время подобающе ногастых женщин не пришло... А еще в 1939-м все были поражены, как в Кремле на Новогоднем празднике она исполнила танец-фольк в русском духе — с платочком и с шальными каблучками. Говорят, никто не знал, кто это. Хорошо с ней знакомый режиссер Немирович-Данченко отмалчивался и, переигрывая, спрашивал: «Ну чудеса! Впервые вижу! Кто такая?». Исчезла вдруг, как появилась. За ней помчался маршал Буденный, но не догнал, а будто бы вернулся с туфелькой, которую она на лестнице обронила. После за ней Лаврентий Берия слежку установил. И от него же каждую неделю ей присылают розы (в поселке подмосковном Белая Дача есть секретная оранжерея для круглогодично цветущих). Любовь Орлова (их киноактриса, звезда) про курьез с туфелькой узнала и подарила Принцессе Крымской туфли из парчи из собственного гардероба. Но они (хе-хе), как оказалось, Принцессе Крымской великоваты...» — «Аль...— хрипнет Черчилль, — ...бомчик приготовили?» Секретарь кивнет: «Позвольте нам еще с неделю поработать...» — «Не рассусоливайте. Жду в мурашках...»