Золотинка - страница 6

На улицу выходят соседи, — дядя Аркаша с сыном, дядя Юсуп с тремя пацанами, дядя Тима, Левон, Николай. Все здороваются. Дядя Аркаша подтрунивает над мусульманином дядей Юсупом.

— Да пребудет милость Аллаха над крышей дома твоего. Рахат Лукомович! Как поживает твой скот?

Юсуп Ибрагимович, человек с юмором, не задерживается с ответом.

— Якши, Угрюм Бурчеевич! Старые кони пали в далекой Татарии. Моя кобылка народила новых жеребят, и я взращиваю их во славу Аллаха и для нужд вождей партии.

Мужики раскатисто смеются. Старшина милиции Тимофей Федотович Вергунов отворачивается, он не терпит подобных шуток. Партия — дело святое.

На входе клиенты кладут плату в обрезанную до половины банку из под американских консервов. Кассир не нужен, никто не унизится до бытового обмана. Мужчины проходят в раздевалку, мальчишки задерживаются в хозяйственном помещении. Их в который раз изумляет: кто, какой умелец исхитрился согнуть и собрать огромные клепки в громадные многокубовые бочки под воду, выковать и насадить непомерные обручи. Имея под руками топор и походный горн, мастер соорудил бондарное чудо-хранилище.

Уютную баню неизвестные плотники соорудили на берегу ручья. Ее срубили из могучих лиственниц, рядом пруд с водозабором. Ручей подпитывался вереницей свершающихся озер, в которых впадают бесчисленные подземные ключи.

Напротив бани стеной высился лес с богатыми ягодниками, грибными полянами, непроходимой чащобой стланика, звонкими ручьями. По ночам и ранним утром над ним кружили совы и вороны. Днем в небе парили чайки, в ветвях деревьев сновала птичья дребедень, вечерами отсчитывала годы неугомонная кукушка.

— Пострелы, мигом в баню! — гаркнул пацанам истопник, шуровавший кочергой в топке. Печь нагревала «каменку» и воду для помывки. Топку закидывали дровами.

Шкафчиков не было и раздевались на скамьях. Рубахи и кальсоны (трусы носили городские) побросали ворохом, стирка дома. Верхнюю одежду аккуратно сложили. В мыльне тепло, влажно и тихо. Болтать сколько угодно можно в раздевалке-предбаннике, в бане моются и парятся. В шайках-тазах запаривались веники. Бутыли с квасом и водой, заваренной травами, уносили в парную. Некоторых мужчин, идущих париться, моющиеся дружно предостерегали:

— Мыло! — Мужчины возвращались и обмывались.

Отец с соседями парился истово. Распаренные, малиновые от жары и прилившей крови, они выскакивали на двор и с гиканьем плюхались в пруд с ледяной водой горного ручья. Зимой парильщики валялись в снегу. Пить спиртное в бане запрещалось.

После бани семьи сбивались в компании. После обильного ужина с горячительными напитками женщины играли по копейке в лото и перемывали кости соседям. Мужики травили анекдоты, забивали «козла», перекидывались в буру, храп, очко, обсуждали виды на урожай, подход «красной» рыбы. Ребятня вертелась вокруг рассказчиков, крутила заезженные пластинки на патефоне.

…Сергей немного опоздал на сходку. Двенадцать-пятнадцать пацанов от десяти до четырнадцати лет сидели кружком, смолили папиросы и жадно внимали блатным откровениям наставника.

— Драки с «ремеслухой» дело давнее. Мы всегда держим сторону первой школы, там учатся городские. В училище набирают шпану из трассовских поселков, привозят из Чукотки. Они чужаки и должны знать свое место.

Дрались в заранее условленном месте. Стукачей не водилось, и милиция терялась в догадках, где произойдет очередное побоище, с обильно пролитой кровью. «Ремеслуха» избивала противников на матросский манер форменными ремнями, намотанными на кисти рук. Городские орудовали чем придется. Милиция и «скорая помощь» прибывали к шапошному разбору, когда драчуны разбегались, утаскивая с собой травмированных.

— Вот я и надумал пощекотать перышком кого-нибудь из чужих. Полежит в больничной палате, поразмышляет, стоит ли связываться с городом.

Копыто воровато огляделся и вынул из кармана, завернутую в тряпку финку. Он развернул тряпицу и показал лезвие. На нем багровели сгустки подсохшей крови.

— В сутолоке и сумятице я всадил перышко в ляжку одному из ремесленников, пусть знают наших.

— Да почему в ляжку, Вовка, — перебил его возбужденный, нервно облизывающий языком губы, братан. Он приходил в неистовство при виде крови. — В живот надо, в живот, чтобы на перо кишки намотались.