Золото Ариеля - страница 9

— Это католик?

— Так считают, сэр. Люди Уада нанесли ночной визит в жилище этого человека в Темпле, где нашли четки и распятие. Но он не будет говорить.

Пелхэм застегнул плащ.

— Будет.

Френсис Пелхэм считал своим личным долгом протестанта выслеживать и уничтожать каждого католика — врага короля Якова. Сегодняшний день, пятое ноября — годовщина Порохового заговора, — был для Пелхэма и его сотрудников поводом не для радости, но для того, чтобы вознести смиренную благодарность Господу за поимку четыре года назад Гая Фокса и его друзей, задумавших заговор: король и парламент должны были взлететь на воздух.

В связи с этим нужно было быть особенно бдительным. Он сказал посыльному:

— Скажите, что я иду.

Человек, приехавший верхом, предложил доехать до тюрьмы вместе с ним в качестве сопровождающего — на улице было еще темно; но Пелхэм отказался от его общества и прошел, хромая, на конюшню, примыкавшую к дому.

Как только слуга приготовил лошадь, он пустился под проливным дождем мимо Темпл-Бар дальше к северу, к церкви Святого Варфоломея и Флитской тюрьме. Эту дорогу он знал хорошо. Под сенью разрушенной городской стены сгрудились построенные на скорую руку хибары, где прятались нищие и воры. Проезжая мимо, Пелхэм чувствовал на себе их взгляды, но он не боялся их. Он был при шпаге, и, кроме того, было что-то угрожающее в его черной одежде, в его суровом, аскетическом лице, в стриженых светлых волосах. Казалось, что во время этой поездки он готовится к предстоящей задаче — очищает свой ум и душу.

Когда он подъехал к Флитской тюрьме, занимался холодный рассвет. Стража у ворот впустила его без проволочек. Пелхэм вошел в тюрьму, пройдя через тяжелую обитую железом дверь, снова вступил в темноту. Предоставив тюремщику, который сопровождал его, следовать за ним, он повернул вправо, потом влево, спустился по сырому лестничному колодцу, прошел по коридорам, освещенным мерцающим светом свечей из ситника, пока не подошел к камере, где узник висел на цепях, прикрепленных к запястьям.

Пелхэм увидел, не испытывая при этом никаких чувств, что от боли у подвешенного старика на лбу выступил пот. Хотя он молчал, Пелхэм чувствовал его страх.

Ранее все сыщики Уильяма Уада получили предупреждение о предполагаемом заговоре против короля Якова и его министров.

— Мы должны быть начеку против католических шпионов в нашей среде, — сказал Уад своему верному слуге Пелхэму. — И мы должны остерегаться изменников всякого рода.

Как будто Пелхэм нуждался в том, чтобы ему напоминали о его долге.

Он велел тюремщику выйти, потом закрыл дверь камеры и повернулся к закованному узнику.

Кейт, жена Френсиса Пелхэма, услышала, что город просыпается: занялся рассвет, и повозки, наполненные провизией, потянулись из окрестных селений к рынкам. Она накинула шаль поверх батистового ночного платья и стала у окна своей спальни, где с полуночи горела свеча. Каштановые волосы свободно падали ей на плечи, и она казалась моложе своих двадцати двух лет.

Женщина прижалась лбом к стеклу окна в ромбовидных переплетах, вспоминая, как встала ночью, мучаясь от невозможности уснуть, и как ей представилось, что она видит в темноте за воротами того, кого и не чаяла больше увидеть, устремившего взгляд на ее окно.

Теперь никого не было видно. По-прежнему шел дождь. Серый ноябрьский рассвет лениво крался по полям и по крышам домов на востоке; а вдали она видела реку, которую хорошо знала, потому что всегда жила здесь, как и ее мать, бывшая в родстве с графом Шрусбери, то есть претендовавшая на благородную кровь.

Кейт почти не помнила мать — та умерла, когда Кейт было три года, давая жизнь долгожданному сыну, который тоже умер. Отец Кейт, грубоватый и добродушный мореплаватель сэр Томас Ревилл, так больше и не женился, но со страстью лелеял свою единственную дочь. Прежде чем отправиться три года назад в ту последнюю морскую экспедицию, из которой уже не вернулся, он привлек ее в свои объятия, прижал к себе и сказал, что когда-то ему очень хотелось, чтобы она была мальчиком. Но не очень долго.

— Никто не мог бы пожелать, — сказал он, — более храброго или любимого дитяти.