Золото императора династии Цзин - страница 53

стр.

— И много вы евреев видели, Василий?

— Ну, как? Вас. Братца вашего. Илья вот. У него тятька-то еврей, а матка малороссиянка. Из-под Полтавы они, с Украины.

— Тогда и Илья малоросс, Василий. У нас, у евреев, национальность по матери определяется.

— Всё у вас как не у людей, как я посмотрю!

— Все люди разные, Василий. И народы тоже все разные. Вы, великороссы, одни, мы, евреи, другие, а манзы — третьи. А вы мировую революцию хотите для всех сделать, поэтому Бунд и сомневается, что это получится у социал-демократов.

— Пусть не сомневается! Получиться! — заверил Уваров. — Маркс учит, что пролетарии в любой стране — все одинаковые!

— Элос (русский)! Элосмэн (русские)! Бу яо кэци (пожалуйста)! — вдруг простонали в полыни у забора. Софья Андреевна вздрогнула. У забора ворочалось что-то тёмно-синее и стонало. Уваров, Шинкаренко, а за ними и Софья подошли ближе. На них смотрел китаец в тёмно-синей одежде. В глазах его была боль и мольба о помощи. Он держался рукой за левый бок.

— Человек — сказала Софья — Может быть, его поезд сбил?

— Что-то он слабо похож на Анну Каренину — возразил Уваров. — Да и «железка» далеко отсюда.

— Да что он дурак, под поезд сигать? — сказал Шинкаренко.

— Но идёт-то он с той стороны — не согласилась Софья

— Это — да — не стал спорить с ней Уваров.

Они подошли ближе. Софья узнала китайца:

— Этот манз имеет работу в чайном магазине на Светланской. Почти пролетарий. Ты ему поможешь, Василий. Или это не тот пролетарий.

Это был тот китаец, за которым пошли эсеры, и, который, как оказалось, был только ранен Дудеком во вчерашней стычки.

— Тот не тот. Помогу — пробурчал Уваров. — Пулевое ранение, между прочем. Кто его так, интересно? Когда и где? А грязный-то какой!

Он подошёл к китайцу, вынул из-за голенища сапога свою финку и отрезал от своей исподней рубашки широкую полоску материи, подумал и отрезал ещё несколько полосок. Потом попытался перевязать китайца. Софья отстранила его: «Какой вы не ловкий, Василий» и перевязала его сама. Собралась не большая толпа зевак.

— Его в больницу надо — сказал кто-то.

— Это понятно — сказал Василий. — Лучше извозчика поймайте.

Скоро подъехал извозчик. Уваров и Шинкаренко помогли китайцу сесть в коляску.

— Хао, элосмэн, се се (хорошо, русские, спасибо). — благодарно сказал китаец.

— Что? — не понял Уваров.

— Благодарит нас. Русские, спасибо — сказал — перевёл Шинкаренко.

— А-а. Как же он работает в чайной лавке, если по-русски не в зуб ногой? — удивился Уваров, а, помолчав, добавил, обращаясь к Илье — Ну, что? Поезжай с ним в больницу, если уж ты так бойко говоришь по-ихнему. А я как-нибудь один управлюсь с нашими делами.

Софья поехала с Ильёй.

В больнице их уверили, что ранение китайца для его жизни не опасно. У него только сломано ребро и порваны мышцы на груди, правда, произошла большая потеря крови, но это ничего страшного — отлежится.

Как оказалось, китаец понимает и говорит по-русски — «мало-мало моя понимай» — это просто он в такой не ординарной ситуации, от боли, отчаянья и потери крови, его забыл. К тому же он не китаец, а маньчжур. Софья с Ильёй решили навещать его и приносить ему, кушать:

— Какая в больнице еда!

После больницы Илья провожал Софью домой.

— Вот видите, Илья, — сказала Софья, — какое хорошее дело мы с вами сегодня сделали — помогли одному из пролетариев, одному из обездоленных.

— И, тем самым, приблизили мировую революцию!

— Да, если хотите! — засмеялась Соня.

Так по дороге до Сониного дома они болтали, смеялись и, в общем, расстались вполне довольные друг другом, договорившись встречаться и дальше.


Глава 10. Собрание созных партий.


Через неделю Домбровский собрал у себя все заинтересованные стороны по поиску золота императора династии Цзинь. Присутствовали все четыре человека из его боевой группы, все трое бундовцев и все социал-демократы. Домбровский сидел на лавке за большим столом в красном углу под иконостасом, на котором не было икон. По левую руку от него вдоль стены на лавке, расположилась его боевая группа, остальные расселись на скамейке напротив них. Левицкий сел рядом с хозяином дома. На правах этого самого хозяина Домбровский первый взял слово.