Золото прииска «Медвежий» - страница 23

Прошла еще неделя. Меня никто не трогал, и я стал понемногу успокаиваться.

На «Иртыш» загрузили очередную партию людей, оборудование, и пароход двинулся в низовья, осторожно обходя торчавшие среди бурунов камни. С палубы и из трюмных иллюминаторов нам махали отплывающие. У некоторых зеков срок уже закончился, через месяц-два они будут дома. Счастливцы!

Как я хотел, чтобы на «Иртыш» загрузили скопом всю лагерную шпану — Захара, Дегу, Шмона, Марчу и отвезли куда-нибудь подальше! Но их пока оставили. Они уедут все вместе. Не секрет, что в формировании этапов активное участие принимает Алдан. Своих людей он от себя не отпустит.

Между тем отсрочка мне дана была совсем короткая. Оказалось, что меня твердо решили прикончить, и события покатились как снежный ком.

Помню, что в тот день я встретил Галю. Заулыбавшись во весь рот, отпустил ей комплимент, хотя выглядела она неважно. Вся какая-то серая, оплывшая, со вздернутым животом. На мое приветствие Галя ответила едва заметным кивком и сразу же отвернулась. Я собрался было обидеться, но вдруг сообразил, что она беременна. Не от меня ли? Торопливо прикинул по пальцам и вышло, что забеременела она гораздо раньше. А со мной занималась любовью уже в положении. Да еще спирт кружками глотала. Ну и баба!

Был жаркий августовский день. Обмелевшая за лето

Нора, журча, перекатывалась через галечную отмель. Я снял сапоги и шел босиком по нагретым камням. Прииск громыхал ниже по течению, а здесь было тихо и спокойно.

Я пришел на берег, туда, где мы раньше обычно купались с Мишкой. Здесь было довольно глубоко, а ближе к середине реки начинались пороги. Торчало несколько огромных, обкатанных до зеркального блеска валунов, а вокруг них бешенно крутились темные водовороты.

Нора — опасная река. И в половодье, когда она широким мутным потоком несется к океану, выворачивая огромные пласты берега, и сейчас, когда вода упала до самой нижней отметки. Галечные мели перегораживают русло, а обмелевший стрежень прячет под водой огромные камни…

Я снял черные зековские штаны и, оставшись в кальсонах, осторожно спустился вниз. Прикосновение прохладной воды к разгоряченным ступням было необыкновенно приятным. Поскуливая от удовольствия, я стащил кальсоны. Коленки лоснились от въевшегося машинного масла, а ноги стали тонкими и мосластыми.

Набрав в легкие воздуха, я собрался было нырнуть. Но животное чувство самосохранения, которое особенно остро срабатывало в лагере, заставило меня встревоженно обернуться. Может быть, я услыхал какой-то посторонний звук, а может, это стало привычкой — постоянно оборачиваться в ожидании опасности.

Дега, Шмон и Петрик неторопливо выходили из-за подковы молодых елок. Дега, высокий, аккуратно расчесанный, в новых штанах с напуском на яловые сапоги, шел впереди. Шмон, красный, короткошеий, держал в руке отполированную деревянную дубинку. Однажды я видел, как он колотил ею молодого зечонка. Хряск разбиваемых костей стоял у меня в ушах целый месяц. И я вдруг понял: сейчас этой дубинки предстояло отведать мне…

Все произошло очень быстро. Петрик забежал вперед, отрезая мне путь к отступлению. Дега, глядя сквозь меня своими выпученными рачьими глазами, вытягивал из-за голенища сапога заточку. Петрик нагнулся и поднял увесистый камень-голыш. Шмон обходил сбоку, перехватывая поудобнее дубинку.

Я застыл, отчетливо понимая, что вот она пришла, моя смерть. Меня будут с таким же хряском молотить дубинкой, проткнут несколько раз заточкой и, для верности, опрокинут на голову булыжник. А потом бросят в воду… И вершить это будут люди, привыкшие убивать и не знающие жалости. Им наплевать, что мне, Славке Малькову, всего восемнадцать лет, что меня ждет мама, сестры и младший братишка Петька. И что я ни в чем не виноват и не хочу умирать. Не хочу!

Я схватил сапог, стоявший рядом. Мне повезло, что я не оцепенел от страха, и вдвойне повезло, что самопал-пистолет оказался именно в том, а не в другом сапоге. Иначе мне не хватило бы этих нескольких секунд.

Я до отказа рванул тугую пружину и сразу же отпустил рычаг. Грохнуло так, что заложило уши. Оторвавшийся ствол, фырча отлетел прочь. Дега вскрикнул и отшатнулся. Пуля угодила ему в скулу возле левого уха и вышла под правым глазом. Глаз вышибло, он повис, словно большая красная виноградина, из-под которой толчками выбивало черную кровь. Схватившись руками за голову, Дега тонко и пронзительно закричал. Петрик выронил камень-голыш, приготовленный для меня, а я кинулся на Шмона, выставив вперед обломок пистолета. Развернутая лепестком железка была в крови, и кровь капала с моих пальцев.