Золото Серебряной горы - страница 31

Размышления Петьки прервали слова Геннадия Борисовича.

— Это еще не все. То, что ты сейчас узнаешь, имеет некоторое отношение к тебе.

«Ну, этого еще не хватало!» — подумал Петька.

— Дело в том, что вместе с Георгием и Григорием должен был пойти и твой родственник, Михаил Дмитриевич. Мало того, именно он и подговорил их пойти на старый рудник и проверить, что же все-таки там творится.

— И почему же он не пошел? — спросил Петька, чувствуя, что хотя и не знаком с дядей Мишей, все же ему не очень-то приятно было бы узнать о нем что-либо не очень хорошее.

— В самый последний момент его разбил радикулит.

«Да что же это за человек такой? — недоумевал про себя Бумажкин. — Пишет одно, а на деле совершенно другое. Рудник, мол, развивается, работает, да даже не один, а два, живем, как при коммунизме, зарплату платят исправно, преступности никакой. А на деле — люди уже несколько лет денег не видят, один рудник почти не работает, в другом — души замученных стражников беснуются. Горные инженеры, что восемьдесят лет назад, что сейчас, куда-то исчезают. И обо всем этом — ни слова. Скорей бы увидеть этого родственничка, что ли. Впрочем, не удивлюсь, если и фотография, которую он прислал, не его, а какого-нибудь соседа. Да и про ботанический сад, наверное, напридумывал. Итак ясно, что фигня все это!»

Теперь вокруг было тихо, спокойно, и Петька постепенно пришел в себя. Лес остался позади, и перед путниками раскинулась белая бескрайняя равнина.

— Ну вот, почти пришли, — облегченно вздохнул Геннадий Борисович. — Благодатный на горизонте. Сейчас только через поле перейдем.

— Где Благодатный, где? — спросил Петька и напряженно всмотрелся в даль. Он, конечно, не ожидал увидеть праздничную иллюминацию поселка, о которой так красочно писал дядя Миша, но по крайней мере должны же быть хотя бы единичные огоньки…

— Да вон, вон! — с воодушевлением воскликнул учитель и показал рукой совсем в другую сторону. — Хоть бы сегодня электричество не отключили, что ли, — уже без особого энтузиазма добавил он, — а то в последние два года в основном только при свечах и живем.

«Отпад!» — подумал Петька и изо всех сил напряг зрение. Наконец, с большим трудом он рассмотрел вдалеке большое темное пятно.

— Там?

— Ну конечно! — радостно закивал Геннадий Борисович. — А вот еще вглядись, видишь самое темное место? Это Америка. То, что посветлее — Индонезия. И совсем светлое — Индия.

Ничего такого не увидел Петька в темнеющем вдалеке пятне, но снова вспомнил услышанный в поезде разговор, и ему многое стало ясно.

— Это что, у вас районы так называются? — все же решил уточнить Бумажкин.

— Не официально, конечно. Просто жители поселка, не знаю почему, их так окрестили. Возможно, сказалась подспудная тяга к путешествиям, к знакомству с новыми странами.

Геннадий Борисович с нескрываемой гордостью, не отрываясь, смотрел на раскинувшийся вдали Благодатный.

«А что, дядя Миша прав, — подумал Петька, — по освещенности с этим поселком действительно ни один город в мире не сравнится. В том числе Нью-Йорк и Лос-Анджелес».

Буквально пятнадцать минут спустя путники уже бодро шагали по поселку Благодатный. Петька ощутил, что у него появилось второе дыхание и от усталости не осталось и следа.

На улице не горел ни один фонарь. И если бы не огромный месяц над головой, то, пожалуй, и в двух метрах ничего не было видно. Сквозь неплотно закрытые ставни просачивался желтоватый свет.

— Ну вот и пришли, — сказал Геннадий Борисович, останавливаясь у одной из калиток. Залаяла собака. — Сабля, свои! — прикрикнул учитель и изо всех сил закричал: — Дмитрич, а Дмитрич, открывайте! Я вам радость привез. — Скрипнула дверь. Из темного проема послышался бодрый, почти молодой голос:

— Геннадий Борисыч?

— Да, я!

— Прибыл?

— Ну да!

Над крыльцом зажглась тусклая лампочка, и Петька увидел, как с него стремительно сбегает высокий сухощавый мужчина в полушубке.

— Сабля, свои! — гаркнул он на не перестающую лаять собаку, выскочил на улицу и сгреб учителя в охапку. — Ну, какое место занял? — секунду спустя, отойдя в сторону, спросил он.