Золото Серебряной горы - страница 33
Тут Петька совсем растерялся. Ведь для телеграммы и двадцать три километра, и двести тридцать — не расстояние.
— Ах, да ты же ничего не знаешь! Дело в том, что почты-то у нас нет. Ее два года, как закрыли, — пояснил дядя Миша. — И всю корреспонденцию привозит муж нашей начальницы, Борька.
— У него что, свой транспорт? — поинтересовался Петька, принимаясь за второй шнурок.
— Какой там! Транспорта-то у нас ни у кого нету. Лыжи у него — транспорт. А летом пешком бегает. Что ему, молодой еще. И шестидесяти нет.
— Как — пешком? — изумился Петька, вспомнив, с каким трудом далась ему дорога через лес. — В такую даль?
— Да какая ж это даль? — засмеялся дядя Миша. — Я ж говорю, двадцать три километра всего. Пробежаться туда и обратно одно удовольствие. У нас тут есть деревни и за сорок, и за пятьдесят километров. И ничего себе, ходят. А что делать? Прижмет, так и побежишь…
«Ни фига себе, — подумал Петька, — третье тысячелетие на дворе, люди скоро другие планеты будут осваивать, клонирование изобрели, а тут — пешком из деревни в деревню ходят. Ну прямо как в дореволюционной России».
— А с Борькой я разберусь, — продолжал дядя Миша, — опять, поди, напился, вот и не сбегал в райцентр. Ну ладно, проходи, чай варить будем.
— А с чем вы его варите? — спросил Петька, усаживаясь на табурет.
— Как — с чем? — удивился дядька. — С водой… А в Москве с чем варят?
— У нас не варят, а кипятят…
Родственники недоуменно посмотрели друг на друга и замолчали.
— Да, дядя Миша, а где у вас тут санузел, — прервал паузу Петька, — руки помыть… С дороги ведь.
— Для рук вон, рукомойник в углу, видишь, а остальное, то бишь, нужник, в другом месте. Пойдем покажу.
Дядька подошел к двери. Поднялся и Петька.
— Э-э, нет, туда одеваться надо.
— На улице, что ли?
— Ну конечно. А где ж ему еще-то быть? Тут у всех нужники на улице, — ответил дядя Миша и так взглянул на Петьку, что тот понял: все его вопросы кажутся дядьке, мягко выражаясь, странными.
И все-таки он не удержался и еще спросил:
— Так вы что, его отапливаете?
На этот раз дядя Миша секунды три, не мигая, изучал Петькино лицо, словно пытаясь сообразить, о чем речь, потом почесал затылок и ответил:
— А че его отапливать-то? Там и так тепло… — И опять недоуменно покосился на Петьку.
В свою очередь тот бросил на дядьку непонимающий взгляд и начал натягивать ботинок.
— Постой, постой, — остановил его дядя Миша. — Здесь экипировка будет другая. А то хозяйство свое отморозишь. Эх, знал бы, что ты нарисуешься, у соседей бы чего-нибудь попросил. Ну ладно, подожди, я сейчас…
Он исчез в сенях и минут через пять вернулся, держа в руках какую-то одежду и серые валенки.
— Вот, смотри, — он вывалил все это кучей прямо перед Петькой. — Еле дотащил. Все топорщится… А вещички-то у меня, оказывается, ничего. — Дядька поднял с пола старую кроличью шапку и водрузил ее Петьке на голову. Шапка оказалась большой и упала Бумажкину на глаза. — Ничего. Лучше большая вещь, чем маленькая. Постой-постой, сколько ж этой шапке лет… Мне отец ее то ли в сороковом году, то ли в пятидесятом подарил… Ладно, теперь вот это примерь. — Дядя Миша протянул Петьке старую телогрейку. Тот невольно поморщился. — Надевай, надевай, нечего нос воротить…
Ничего не оставалось делать, как подчиниться. Вздохнув, Бумажкин сунул руку в рукав. Потом — вторую. Телогрейка на Петьке по длине вполне могла сойти за пальто: как раз до колен.
— Ну вот, — удовлетворенно произнес дядька, — в самый раз. Будто на тебя сшита. Теперь вот это давай. — Он поднял с пола валенок и протянул его Петьке. — Босиком же ходить не будешь. Ну, быстрей!
Петька нехотя сунул ногу в огромный серый валенок. Непривычно как-то. Неловко. И верхний край в подколенную ямку уперся.
— Ничего, привыкнешь, — успокоил его дядя Миша. — Ты пальцами-то пошевели. Не жмут? Это сорок шестой размер. А ты какой носишь?
— Сорок первый.
— То-то я смотрю, ботинки почти игрушечные. Тогда постой немного, я сейчас…
Он прошел на кухню, выдвинул из шкафа нижний ящик и извлек оттуда две длинные серые тряпки.
— Вот, — протянул дядя Миша Петьке, — держи!
— Что это? — недоуменно спросил Петька, не в силах понять, что же это и для чего предназначено.