Золото собирается крупицами - страница 12
Всадник вынырнул из тумана неожиданно, как из воды, и Кулсубай узнал его раньше, чем Нигматулла.
— Это же твой отец!.. Зови его к костру — пусть будет нашим гостем… Хажигали-агай!
— Молчи! — Нигматулла стиснул руку товарища. — Обойдемся без него… У него свои дела, у нас — свои…
Хажигали, хотя и не видел их за кустами, видимо, понял, что впереди кто-то есть, иначе лошадь не запрядала бы так ушами, не забеспокоилась. Он придержал поводья, вгляделся в глуби ну леса, потрогал свисавшие по обе стороны седла тяжелые мешки и свернул в сторону.
— Хитер, собака! — не то с осуждением, не то с восхищением сказал Нигматулла. — Мне вчера врал, что дранки поедет рубить, а сам какие-то мешки везет…
— Мало ты знаешь своего отца! — Кулсубай загадочно усмехнулся. — У него особый нюх на то, что плохо лежит… А уж если кому вздумает мстить, то берегись! Корову последнюю уведет со двора, зарежет, не пожалеет… А вот зачем ты пошел по его дорожке, скажи на милость!
— Говоришь так, будто сам святой. — Нигматулла злорадно расхохотался. — Смешно тебя слушать!.. Пожалел волк кобылу — оставил хвост да гриву!..
— Мне уж деваться теперь некуда, а ты молодой и здоровый! — Лицо Кулсубая было задумчиво и серьезно. — Во мне это как зараза!.. Я в твои годы не то что украсть, а соврать людям боялся! И вот дожил — ни дома, ни родных и близких, ни черта! Хоть волком вой… Помирать буду — никто воды не даст…
— Ну до смерти тебе еще далеко! — по-прежнему посмеивался Нигматулла. — Накопишь де нег и за них все получишь — и Доброту и воду…
— Ничего ты не понимаешь, сосунок! — Кулсубай в сердцах махнул рукой. — Пойдем хоть глаза промоем, чтоб на людей походить!
Он спустился к берегу, опустился на корточки, зачерпнул пригоршней воду, плеснул в лицо и стал быстро до красноты растирать его, светлые капли застряли, как осколки стекла, и поблескивали в бровях и бороде. Нигматулла тоже присел на берегу, опустил пальцы в воду, но тут же выдернул и поднялся.
— Ничего, мне сегодня не жениться — могу погулять немытым!
— Вот ты говоришь — до смерти далеко, — возвращаясь к тому, о чем они говорили, вспомнил Кулсубай. — Мне всего тридцать пять стукнуло, а погляди — все лицо у меня в морщинах, как у старика!.. И душа вся в ранах — ни одного живого места нет!
Они снова развернули шкуру, мясо уже остыло, казалось еще более пресным и почерствевшим.
— Я без отца и матери остался, когда мне восемь лет было, — Кулсубай опять заговорил о том, что сегодня не давало, видно, ему покоя. — Отвели меня, сироту, к богачу… Был в нашей округе такой — изверг и кровопийца! С фонарем по белу свету будешь искать — не найдешь такого! Гонял меня с утра до ночи, когда мальчишкой был, а потом подрос, он вовсе за человека меня не считал…
— Чего же ты терпел? Взял бы и убежал! Не на привязи же он тебя держал!
Кулсубай ответил не сразу, вытер руки о траву, не торопясь закурил, и Нигматулла подумал было, что он уже забыл, о чем шел разговор, но товарищ словно очнулся, и в голосе его зазвучали укор и жалоба.
— В том-то и беда, что я был на привязи, покрепче всякой цепи!.. И пес с нее сорвется, если ему хозяин не по душе, а человек и подавно, но тут сам я себя привязал и шагу не мог ступить в сторону… Дочка у мироеда была — Машей звали! Вот из-за нее и терпел все…
— А она?
— Да и она ко мне душой повернулась, без меня жить не хотела!..
— Грех это!.. Она же русская, крещеная, а ты мусульманин, башкир…
— Пустые слова говоришь, Нигмат… Легче тебе жить оттого, что Хажисултан-бай и Галиахмет-бай мусульмане? Отломят они тебе кусок от своего богатства? Разевай рот шире!.. Последние портки с тебя сдерут и на мороз выгонят, корки хлеба пожалеют!.. Я тоже раньше так думал — грех, а потом один русский открыл мне глаза. Грех для тех, у кого ничего нет, а у кого все есть, — для тех никакого греха не было и никогда не будет… Это Михаил мне все разъяснил, тот русский…
Туман рассеялся, первые лучи солнца просачивались сквозь листву, в ветвях начинали посвистывать птицы.
— Агай, а как же с той русской? Отступился ты от нее?
— Из-за нее-то и вся моя жизнь сломалась… — Кулсубай вздохнул, привалился спиной к березе, полузакрыл глаза. — Иногда подумаю: да со мной ли все это было — и не верю… Отец ей побогаче жениха нашел, когда увидел, что дочь его на голодранца заглядывается… Сговорились мы с ней бежать, когда она с женихом кататься поедет. Остановил я жеребца, схватил за узду, повис и говорю по-хорошему — слазь, мол, барин, ты себе другую найдешь, а мне без Маши не жить!.. Ну он, известное дело, осерчал, заорал, что есть мочи— вон, басурманская морда! И по глазам меня, плеткой! Тут я не стерпел и башкой его об дерево, он и притих…