Золотой череп. Воронка душ - страница 15

— Так прям и сожрали? — спросил Жиль из-за спины Всебора.

— Так и сожрали, — подтвердил Сликкер. — Поделом мерзавцу. Если б сам не свалился, я бы его на рее вздёрнул. Скверный был толмач.

— А что это у вас на голове, — Жиль вышел из-за спины и кивнул на капитанский колпак. — Такие смешные колпаки только старые холостяки надевают перед сном.

Жиль дурашливо рассмеялся и посмотрел на Всебора. Но в его глазах он увидел беспокойство и только тогда осознал, что сморозил очередную глупость.

— Я хотел сказать, этот прекрасный головной убор, вам очень идёт, — попытался исправить ситуацию Жиль. — Я бы и сам не отказался…

Сликкер медленно встал со своего табурета и, стянув колпак, швырнул его на пол. Затем выудил из груды ржавых клинков старую потёртую треуголку, несколько раз ударил ею о колено и нахлобучил на голову.

— Верно, ты решил пошутить? Сынок! — растягивая слова, произнёс Сликкер. — Но на «Пьяном крабе» шутить могу только я.

Капитан медленно подошёл к Жилю и уставился на него единственным глазом.

— Я ничего такого не хотел, — промямлил Зубастик. — У меня и в мыслях не было…

Закончить Жиль не успел, Сликкер со звериным проворством выпростал левую руку и схватил несчастного за горло.

— Знал бы ты меня получше, тогда и не сунулся б на мою посудину, — усмехнулся капитан. — Я на дух не переношу шутников и хохмачей, с такими разговор у меня короткий.

Сликкер провёл указательным пальцем по своей щетинистой шее и оскалил гнилые зубы.

— Так-то дружок, так-то!

Он рывком оттолкнул Зубастика и продемонстрировал свою левую руку. На руке не хватало двух пальцев, указательного и безымянного, отчего капитанская длань, и без того безобразная, напоминала лапу хищной птицы.

— Завораживает!? — Сликкер пошевелил кривыми узловатыми пальцами. — Это всё спруты. Мерзкие, вонючие твари. Смердят, как тухлая рыба. И не приведи Господь попасть в их удушливые объятия.

Капитан брезгливо вздрогнул, нижняя челюсть отвисла, с губы закапала слюна. Похоже, от воспоминаний Сликкера коробило, сильнее, чем от глупых шуток.

— Случилось как-то нам дрейфовать у акульих островов, — заговорил капитан. — Жуткое скажу вам место, а тут ещё слух прошёл, что на самом крупном обосновались каннибалы. После шторма на корабле не осталось ни одной целой мачты, а строевой лес только на этом чёртовом острове. Решили мы тогда с ребятами наведаться к дикарям под покровом ночи. Шороху навести, запугать по возможности. А когда те разбегутся — взять то, что нам надо. Ну, сказано сделано. Пришли, как и положено, при полном параде. Ругались, дурь всячески показывали, палили куда попало, даром, что за порох не платили. Но… Говорят же: не буди лиха, пока оно тихо. Оказалось, живых там уже не было. Одна нежить белоглазая — мертвяки бездушные. Почуяли нас «отверженные» и полезли из своих хижин. Каннибалы, да ещё нежить. Что тут было!? Лучше сдохнуть от жажды на неуправляемом корабле, чем потерять душу. Бежим значит к берегу. За спиной вопли, крики. Решили лодки бросить и добираться до посудины вплавь. Плавать-то я умею, потому прыгнул не задумываясь. Остальные видать тоже, не шибко думали. До «Пьяного краба» с полверсты было, не так далеко как может показаться. Да вот закавыка дно у острова резко обрывалось, ни дать, ни взять адская бездна. Плыву это я, значит, плыву. А море такое спокойное, тишь да гладь. Лунище на небе. Светло. Где-то на острове упыри голодные завывают, рядом боцман сопит, ещё пяток моих ребят косяком волну гонят. И вот плыву я, значит, а сам радуюсь, что ноги унёс. Впереди топовый огонь сверкает, дымок над камбузом курится. И вдруг, слышу, что-то булькнуло рядом, обернулся, а боцмана нет. Ну, думаю, потонул бедолага. «Эй, ребята, — кричу я, — боцмана не видали»? А в ответ, тишина. Оглянулся через плечо, покружился волчком в воде, не видать никого, один я, как пробка болтаюсь. «Э-э-э! А дело-то нечисто! — подумал я. — Как бы старину Сликкера на этот раз морской дьявол не уволок в ад». И тут вижу, из воды выпрыгивает мой матрос, а на нём, какая-то мерзкая сволочь болтается, что твой паук, только размером с хорошего телёнка. Матрос только и успел закричать. Тварь опутала его своими щупальцами и на дно. Я хоть и тёртый калач, многое на своём веку повидал, да подыхать такой жуткой смертью, всё равно, что достаться на обед каннибалам. Припустил, значит, я, работаю всеми ластами, из последних сил к кораблю навострился. Уже слышу, как подвахтенный распоряжается ужин готовить, и такая обида меня взяла. «Неужто, не доберусь? — подумал я. — Сколько напастей пережил, а эту…» И вдруг чувствую как кто-то тащит меня под воду, за ногу, значит, схватил и поволок. Боль дикая. У спрутов присоски, как на башмаке пряжки, да все в зазубринах, кожу рвут, что шиповник. Я собрал все силы в кулак и рванул к поверхности, только и успел глотнуть воздуха, как тут же снова под воду пошёл. А спрут видать настырный попался, спеленал меня по рукам и ногам, к глотке своей тянет. Уж и не знаю, как левую клешню освободил, только чую, зверюга под мантию тянет, туда значит, где ейная пасть. Хочет мне башку клювом своим раскрошить. Я руку-то вперёд и прямо в его челюсти. От боли глаза на лоб лезут, изо рта крик рвётся. Ну, думаю, вот и пришёл тебе конец, господин хороший. И вдруг, вспоминаю, что у меня за поясом пистолет заряженный. Дотянулся я до него, курок-то у меня взведён, и, не раздумывая, пальнул. Должно быть в мозг попал. Спрут сразу же отпустил, а потом ребята багром выудили. Так и спасся.